— Разве они тоже воевали?
— В том-то и беда, вьюнош! Тот, который ближе и тебе, танкистом был — Сайкин его фамилия, а другой, Козлов, — пехота.
— Я тоже в пехоте воевал.
— Ну-у? Выходит, ты наш брат — фронтовик?
— Два года оттрубил.
— И награждения имеешь?
— «Отвагу» и «За боевые заслуги».
— Ишь ты! А у меня, вьюнош, всего одна — «За Победу над Германией».
— Мне тоже такая полагается — не успел получить.
Дядя Петя завистливо помолчал.
— Когда мы вблизи границы оказались — это в Белоруссии было, — «языка» я привел. Комбат при всех «За отвагу» мне посулил. А на другой день меня ранило. С госпиталя «по чистой» вышел… Узнать бы, выправил мне комбат медаль или только так, слово кинул? Давно собираюсь проверить, да все недосуг. — Дядя Петя помолчал. — В госпитале, где я рану заживлял, на всю нашу палату один орден был. А в палате десять душ лежало… Тут, в Ашхабаде, павильончик есть, где вином торгуют. Возле него инвалиды войны собираются — каждый день одни и те же, человек двадцать. Кто без руки, кто без ноги, а четверо на тележках. И, поверишь ли, только пятеро из всей этой компании боевые награждения имеют. У остальных, как у меня, «За Победу над Германией». В первые-то года не шибко баловали. — Дядя Петя снова помолчал, — Интересуюсь: раненый ты был или обошлось?
— Ранение легкое получил — в предплечье, а контузия до сих пор беспокоит, голова часто болит и нервничаю по пустякам.
Дядя Петя кивнул:
— Контузия — самое поганое дело.
— У вас тоже была?
— Три с половиной месяца после нее в госпитале отдыхал. Окромя контузии, два ранения нажил. Первое быстро затянулось, а с другим не повезло — до сей поры маюсь.
Я посмотрел на Сайкина и Козлова, прислушался к их ровному, спокойному дыханию и сказал:
— Может, они правы. Кровь проливали, а взамен — шиш.
— По себе судишь? — тотчас откликнулся дядя Петя. — Ты покуда еще вьюнош, у тебя голова разной дурью набита, а они уже в летах — соображать должны. Как понял я по их разговорам, никто не обижал их, никто не кидал каменья под ноги. Сайкин до войны шофером был — теперь обратно баранку крутит; Козлов на шелкомотальной фабрике как и раньше, мастером.
— Чего же они хотят тогда?
— Видать, того, про что в поговорке сказано: рыба ищет, где глубже, человек — где лучше.
Совсем недавно я рассуждал так же. Да и сейчас не видел в этом ничего предосудительного. Но возражать не стал — понял, дядя Петя не согласится, — перевел разговор:
— Давно вы в Ашхабаде?
— Скоро полтора года.
— Семья тоже с вами?
Дядя Петя ответил не сразу. Повозился на кровати, поправил подушку, зачем-то переставил с места на место стакан, потом сказал дрогнувшим голосом: