Хочется прочитать письмо, но я не осмеливаюсь сделать это. «Надо отдать, когда Фомин по нужде пойдет», — думаю я. Он шастает туда часто. Идет, сонный, придерживая руками спадающие кальсоны с черным пятном на заднице. На моих кальсонах тоже пятно — вот только не помню где. На этот раз вроде бы внизу. И кто только выдумал штамповать солдатское белье? Уж если нельзя обойтись без блямб, то ставили бы маленькие, а не с подкову.
Фомин медленно сползает с нар — легок на помине! Когда подходит, отдаю письмо. Он смотрит на обратный адрес.
— У меня как раз бумажки нет.
— Что ты? — Я чуть не кричу. — Это же от девушки! От той самой!
— Девушек много, а я один, — рисуется Фомин.
«Негодяй!» — думаю я. Каждый шаг, каждое движение этого человека вызывают во мне неприязнь. Ярчук — лучше. Он, видать, стал шпаной по ошибке. Наверное, его Фомин с панталыку сбил.
— Пошли — покажу кое-что, — говорит Фомин.
— Что?
— Пошли.
Мне отлучаться нельзя. Так и объясняю Фомину.
— Трусишь? — Он ухмыляется.
Эта ухмылка подстегивает.
— Пошли!
Заведя меня в сортир, Фомин опускает крючок:
— Посчитаться надо. Забыл?
«Влип!» — думаю я и, увернувшись от удара, бью Фомина в подбородок.
Он наклоняет голову, идет на меня, словно бык.
Выбрасываю руку. Фомин отскакивает к стене. Потирая ушибленное место, говорит:
— Я думал — струсишь.
Я трусил, очень трусил. Но старался не показывать это. Почувствовал: покажешь — плохо будет. Когда Фомин ушел, я улыбнулся во весь рот, довольный собой.
До подъема еще два часа. Мне никто не мешает думать, и я вспоминаю Зою.
«С сердцем добрым и кротким…» — так написал Тургенев о Лизе Калитиной. Так я думаю о Зое. Героиня «Дворянского гнезда» жила в прошлом столетии. Зоя совсем не похожа на нее, но я связываю эти два имени в одно. Я перечитывал «Дворянское гнездо» раз пять и каждый раз убеждался: у Лизы Калитиной и Зои Петриной есть что-то общее. Но что? Я сравнивал их внешность — не подходит, прикидывал так и сяк — то же самое. Когда мне надоедало это, я говорил себе: «У них нет ничего общего. Просто я вбил это в голову».
Да и в самом деле, что может быть общего у наследницы богатого имения, ставшей монахиней, и у дочери советского инженера, прадед которого, возможно, был собственностью хозяев дворянского гнезда?
Я никогда не видел Зоиного отца, но почему-то думал: «Она похожа на него». От матери в Зое ничего нет. У ее матери волосы темные, у дочери они отливают рыжиной. Нос у Зои точеный, с горбинкой, у матери — вздернутый. Зоину мать природа наградила мощным бюстом, широкой спиной, а Зоя — само изящество. Я часто говорил ей: