К Игрицкому Курбанов относился необыкновенно ласково, узнавал его издали по каким-то известным лишь ему признакам, иногда останавливался и ждал, когда Валентин Аполлонович подойдет, а чаще устремлялся к нему сам, поводя из стороны в сторону палочкой. Поприветствовав друг друга, они отходили обычно к окну и подолгу разговаривали. Курбанов был выше Игрицкого и, слушая его, наклонял голову, а маленький и подвижный Валентин Аполлонович напоминал в эти минуты задиристого петушка: переступал с ноги на ногу, вскидывал подбородок, ерошил волосы; когда они налезали на лоб, отбрасывал их небрежным жестом. Особенно возбужденным он становился, если Курбанов возражал, и вскоре уходил, подергивая лопатками. Студенты-старожилы рассказали нам, что в прошлом году Курбанов пытался несколько раз навестить Валентина Аполлоновича во время запоя, но тот даже не отозвался на стук. Внимание, которое оказывал Курбанов Игрицкому, удивляло меня: я терпеть не мог пьяниц.
За три недели, которые я провел в институте, лекции по психологии отменялись несколько раз…
Я стоял у окна, смотрел на падающие в арык листья и вспоминал Алию. Вчера, в воскресенье, я наконец решил подкараулить ее у больницы и сегодня встал раньше всех.
— Куда? — спросонья спросил Волков.
— Пройдусь, — ответил я.
— На лекцию смотри не опоздай! — предупредил Самарин.
— Первая пара — «окно».
— Психология?
— Точно.
Учеба давалась мне легко и учиться нравилось. Я не записывал лекции — не было бумаги: надеялся на свою память и на учебники, которые можно было получить без всякого труда в институтской библиотеке. Часто воображал себя учителем, мысленно рассказывал школьникам о том, что успел узнать в институте, и о том, что знал сам. До этого я даже не мечтал стать учителем, а теперь вдруг решил: лучше профессии нет! Волков говорил, что педагог из него не выйдет, а диплом получить хочется. Гермес мечтал открыть что-нибудь новое в математике. Самарин на наши вопросы о будущем отвечал:
— Не люблю загадывать…
Но однажды его прорвало, и он, смущенно улыбнувшись, сказал, что тоже мечтает стать учителем, и не просто учителем, а директором школы в каком-нибудь таежном поселке, а что в этой школе все будет как при коммунизме, — Самарин так и сказал.
— Уточни! — потребовал Волков.
Самарин объяснил, что дети и учителя там станут прежде всего единомышленниками; педагоги будут учить ребят не только наукам, но и помогут им полностью раскрыть в себе все самое хорошее, что есть в каждом человеке.
— Хочу, чтобы они проводили в школе весь день, — добавил Самарин. — Даже питание там организую.