— Лейтенант вон иссохся по тебе! — запальчиво выкрикнул Волков. — А ты…
Я хотел было зажать ему рот, но он сам, поняв, что сказал лишнее, сконфуженно крякнул.
Самарин сидел как каменный. Выдавали его лишь глаза… Гермес завертелся на стуле, переводя встревоженный взгляд с Нинки на Самарина. Я ждал, что будет дальше.
Нинка вытряхнула из пачки «гвоздик», неторопливо размяла его.
— Хотела бросить — не получилось!
— Ты почти три месяца не курила, — напомнил я.
Нинка усмехнулась.
— Подсчитал?
— Ага.
Она поискала глазами спички. Я схватил коробок, дал ей прикурить. Сделав несколько затяжек, Нинка произнесла, разглядывая тлеющий на папироске огонек:
— Семену не нравилось, что я курю. Вот я и бросила. Но тянуло…
Она назвала Жилина по имени, и я подумал, что Нинка, должно быть, по-прежнему любит его. Но она сказала:
— Я еще никого не любила по-настоящему. Когда увидела Семена, решила — вот он. Понравился мне в тот день Семен: деловой, самостоятельный, сильный. Вы-то все друг на дружку чем-то походите — одним словом, фронтовики. А Гермес для меня до сих пор мальчишка. — Нинка положила ему руку на плечо. — Ты не обижайся за такие слова. Ладно?.. А Семен каким-то другим показался. Но я скоро поняла: ошиблась… Хотя встречаться с ним продолжала. Жалела я его почему-то. Он, бывало, трясется, требует своего, а я долго не допускала его до себя. Это уже потом случилось.
— Он раструбил про свое геройство, — вставил я.
— Знаю. — Нинка наклонила голову. — Это и оттолкнуло меня от него. Терпеть не могу парней, у которых вместо языка балалайка.
— Ты спрашивала, зачем ему парабеллум понадобился? — поинтересовался я.
— Спрашивала. Ничего путного ответить он не смог.
— Темнит! — воскликнул Волков. — Небось продать думал.
— Наверное, — сказала Нинка. — А может быть, увидел красивую штучку и не удержался. Все мужчины неравнодушны к оружию, а молодые в особенности. Расстрелял бы на пустыре обойму и выбросил парабеллум.
Я вспомнил себя, однополчан, нашего старшину.
Гермес пробормотал:
— Нехороший он человек.
— Правильно! — крикнул Волков. — Он и Варька — два сапога пара. Кстати, Нинк, чего у тебя с Варькой-то было, если, конечно, это не секрет?
Нинка сунула испачканную помадой папироску в консервную банку, усмехнулась.
— Я, ребята, так и не узнала, что такое любовь. Нравились мне многие, в том числе и Владлен, но очень — никто. Мне по-настоящему одного Валентина Аполлоновича жалко.
— Чего его жалеть-то? — Волков хохотнул.
— Отца мне напоминает. Как взгляну на него, сердце сжимается.
— Он сам себя губит, — проворчал Волков.