Сережик (Даниелян) - страница 104
Взгляд бабки Вардануш был стеклянный, она пережила в 1915 году резню армян в Османской империи. Я не говорю здесь «геноцид», потому что она этого слова не знала. Говорила «резня», и все. Ее родителей убили на ее глазах. Она об этом в деталях рассказывала мне на ночь, как обычно детям рассказывают сказку.
Ее отец успел детей спрятать в подвале и завалил их сеном. Они наблюдали за действиями турецких солдат из маленького окошка на уровне земли. Их спас сосед-турок, который был батраком у отца Вардануш: он переодел детей в курдскую одежду и вывел из Вана.
Выросла бабка Вардануш в Американском приюте в Александрополе, уже на территории Советской Армении. Александрополь – это тот же Ленинакан, он же и Гюмри. Этому несчастному городу каждые пятьдесят лет меняют название.
Бабка Вардануш не знала сказок. Ее «сказки» были про резню, и я выслушивал всю эту чернуху. Их не сравнить с дедовскими историями про Отечественную войну. Потому я не хочу их пересказывать. Это противно, больно, бессмысленно. Их уничтожали только потому, что они были армяне.
Вардануш была прямолинейна, необразованна, непосредственна, как ребенок, и любила вещи называть своими именами. Она так органично ругалась, что я еще долго не отличал смачный мат от нормативного слова. Когда я ее спрашивал, что это значит, она отвечала:
– А ты свою маму спроси или ту ереванскую бабулю, они ведь образованные, в институтах учились и по-русски говорят.
Ну, я иногда так и делал: спрашивал маму. Скажем, в дверь стучится соседка Аракс. Бабка Вардануш ласково называла ее «чатлах». Это турецкое ругательство, которое на русском означает «блядь». Мне казалось, что это какое-то ласковое слово, и как-то я сказал его маме в порыве нежности, обнимая ее. У мамы случилась истерика, она жаловалась отцу, что бабка меня учит этой нечисти.
И таких случаев, когда я говорил подобные слова, не понимая их значения, было немало. А это ведь был не тот мат, с которым боролась бабуля Лиза. С этим наши просто не знали, что делать! Объяснять значение слов было невозможно. А когда мне просто говорили, что это плохое слово, я никак не мог понять, что может быть хуже, чем грязный туалетный мат, которым я владел в совершенстве и изощрялся как мог.
Отец орал на мать и оправдывался, мол, Вардануш старая, неграмотная, несчастная женщина, она может себе позволить и не такое. Мама сразу же ставила в пример свою маму, мою бабулю Лизу, мол, вот та никогда не ругается. Тут еще припоминалось, что у маминой бабушки был собственный крепостной театр в Ростове и что ее отец, то есть мой дед Айк Мелик-Хачатрян, княжеского происхождения, а мать моего папы Вардануш – беспризорница и хулиганка! И мама больше не пустит детей в Ленинакан на каникулы! В общем, это все продолжалось до тех пор, пока я не понял, что маму вообще нельзя спрашивать о смысле этих слов и словосочетаний. Тем более если бабка Вардануш на этом настаивает.