Мама говорила:
– Ты мне обязан! Если бы не я, то сидел бы сейчас где-нибудь в Ленинакане со своими плебейскими друзьями и в той красной сорочке.
Папу в Ленинакане называли Дрош. Флаг по-армянски. Из-за этой самой красной сорочки.
Это отдельная история. Когда отец пришел просить руки мамы, у него не было приличной сорочки, и ему друг одолжил свою, красного цвета. С того дня так и прозвали его – Дрош. Мама не без иронии вспоминала эту историю и говорила, мол, если бы она ему отказала и не подобрала его, то жил бы он сейчас в дерьме, в своем плебейском городе и носил сорочки друзей.
«Я сделала из тебя человека, – говорила она. – Ты никогда бы сам не поднялся с дивана».
И в этом была доля правды. Хотя нужна ли была отцу эта правда, не знаю.
Ему кроме английского томика Вильяма Сарояна – кстати, он постоянно его перечитывал, как будто не было других книг, – да пачки сигарет ничего не было нужно в жизни. Он не ходил в кино, у него были только два школьных друга, которых он видел раз в год. Он неохотно менял белье и носил одну и ту же одежду до тех пор, пока мама насильно не снимала ее с него. Он не любил мыться. Он не разговаривал по телефону, он вообще ни с кем не разговаривал. Когда мама пыталась с ним поговорить, она заводилась минут на двадцать. Он внимательно слушал и мычал на разные лады. Мать уже привыкла и понимала, что означает это мычание. Правда, в молодости такие «диалоги» заканчивались скандалом. Но и скандалы тоже были похожи на монолог из трех слов: «Ну скажи же что-нибудь!»
Он мог часами лежать на диване и читать газету. Он никогда не гулял ни с детьми, ни с внуками. Мама его буквально заставляла хотя бы в Новый год сходить к родственникам. Его присутствие дома выдавал только храп. Папа любил свой диван, сигареты и Сарояна. Когда в пятьдесят лет он бросил курить, остались только диван с Сарояном.
Мама ненавидела мою ленинаканскую бабушку Вардануш и мою ленинаканскую тетю Маро. Как полагается в традиционной армянской семье, эти чувства у них были взаимны. Вообще в разных армянских семьях я часто видел, что свекровь и золовка не особенно хорошо относятся к невестке и наоборот. Но тут была просто патологическая ненависть. И ненависть эта была обоюдной. Меня ленинаканские бабушка и тетя очень любили, но они целыми днями шушукались и говорили гадости про маму, и это вызывало у меня злость, и от этого появлялся ком в горле. Но я ничего не мог с этим поделать.