Он сидел на полу, не смотрел на нас. И скоблил паркет. Папа решил с ним заговорить и поздоровался. Эрнест даже не повернулся и продолжал скоблить. Мне все казалось, что он сейчас на нас набросится с осколком. Потом папа спросил, что он делает. Тут Эрнест поднял глаза и сказал:
– Я должен убрать кровь.
И продолжил с характерной для него настырностью скоблить паркет. Тут я вспомнил, с каким упорством он работал у себя в саду и как он, такой маленький, сосредоточенно клал каменную кладку, делая террасы. Многие камни были в два раза тяжелее его, но он справлялся: ставил под них доски и медленно, но ловко подкатывал и клал их друг на друга. Так же сосредоточенно он долбил в больших камнях дырки и раскалывал, рвал эти глыбы на две части. Сад у него был очень красивый, ухоженный, а террасы были похожи на урартские крепостные стены. Вот и сейчас он сидел и с тем же выражением лица сосредоточенно отскребал кровь, которую давно смыли. А он ее видел, видел!
Я подумал, что ненормальные – это те, которые видят то, чего мы не видим.
Мы позвонили в скорую и вышли из квартиры.
Когда его, связанного белой рубашкой, грубо вталкивали в машину, он обернулся к нам. На его лице было написано: «Предатели!»
Меня отдали в русскую школу. По-другому и быть не могло – у нас в роду людей с армянским образованием не было. Честно говоря, в Советской Армении общество развивалось так, что в армянскую школу шли в основном дети рабочих и крестьян. Это были семьи без претензий на дальнейшее образование. Наши же мечтали, чтобы я продолжил учебу где-нибудь, скажем, в Москве, и стал бы человеком. Папа хотел, чтобы я потом работал в его сфере образования. Ну, потом поняли, что требовать это от своего чада абсурдно, и махнули на меня рукой. Я вообще не хотел кем-то становиться, я уже был тем, что есть, и это меня устраивало вплоть до армейского возраста. А пока я просто не имел никакого желания учиться.
Ну, в глубоком детстве я, конечно, кое о чем мечтал. Например, так как у бабули Лизы в здании не было газа и его нам приносили в баллонах, я хотел стать разносчиком газовых баллонов. Брал бабулилизинские длинные подушки, мутаки, и разносил их соседям, воображая, что это газовые баллоны. Притом делал это с усердием: показывая, что эти баллоны очень тяжелые, отдыхал на ступеньках и продолжал идти вперед, крича:
– Газ, газ идет!
Соседи решали не связываться со мной и подыгрывали, принимали подушки и даже платили всякими фантиками вместо бумажных купюр. Потом звонили бабуле Лизе, и она забирала подушки обратно – до следующей продажи.