Дед говорил:
– Она садится на бочку ночью, чтоб никто не видел, и свешивает туда ноги, и сидит до утра.
Дед Айк был виртуозом-сочинителем. Например, в школе нельзя было есть котлеты тети Айкуш не потому, что бабулины полезнее и вкуснее, нет. Их нельзя было есть, потому что тетя Айкуш сморкается в свою мясорубку перед тем, как перемолоть мясо, а делает это она для того, чтобы мясо лучше лепилось. Да и соль добавлять уже не надо. В общем, нас пугали как могли, делали все, чтобы мы ели дома.
В школе самым суровым наказанием было, когда классный руководитель вызывал родителей, чтобы их отчитать.
Папа рассказывал, что в детстве директор его школы в Ленинакане как-то вызвал его родителей. Папин отец погиб на фронте, а матери он не хотел говорить. Она, моя бабка Вардануш, пережила все несчастья двадцатого века. И еще смерть мужа, потерю молодого сына… в общем, все видела. Папа решил ее не расстраивать, поймал на улице кого-то, дал ему рубль и попросил, чтобы тот сходил на родительское собрание вместо его родителей. Так этот несчастный мужик выбежал из школы через пятнадцать минут, плюнул ему в лицо, бросил рубль и, ругаясь, удалился. Что папа натворил, он не помнил, но историю эту на радость детям рассказывал неоднократно. Потом делал серьезное лицо и говорил:
– Ладно, я без отца рос, как беспризорник, а тебе чего не хватает? Почему ты такой урод?
Мама сразу вставляла, что ребенок урод по двум причинам. Нельзя при собственных детях рассказывать о своем беспризорном детстве. И нельзя гордиться при детях своим плебейским происхождением. И еще во всем виновата его мать, что рожала детей и не воспитывала их. О генах мама вставляла потом, когда у отца уже поднималось от злости кровяное давление.
Я тоже это все выслушивал с трудом. Надо же, отец был хулиганом, но дослужился чуть ли не до министра. Но в моем случае быть хулиганом было нельзя. Мама говорила, что меня и в дворники не возьмут, потому что даже метлу не доверят!
Как только меня перевели в другую школу, я вообще стал диким. За новой школой была железная дорога, и я убегал с уроков туда гулять. Я любил на рельсы класть копейку. Ждал, когда по ней проедет поезд и она расплющится. Копейки принимали овальную форму, всегда разную, и меня это забавляло. У меня даже была коллекция из таких копеек.
Я убегал с уроков не один, а с друзьями, мы гуляли по шпалам и сводили с ума машинистов электропоездов. Когда состав с визгом приближался, я стоял между рельсами до того момента, пока это не становилось критическим. Мне не хватало адреналина и нравилось, что машинист гудит и машет руками. Когда оборачиваюсь в прошлое, удивляюсь, как я дожил до совершеннолетия. Теперь понимаю, что жизнь я любил, но она не должна была быть спокойной.