Но Павел всё же не забывает об этнических особенностях римской общины: иудеев-христиан и не собирается их отталкивать излишне резкими жестами. Для этого необходимо всё же не отвергать Закон в принципе, но показать его необходимость и желательность, пусть и преходящую. И он поворачивается лицом к Ветхому завету: «Итак, мы уничтожаем закон верою? Никак!» (3:31). Тем более, что это соответствует его внутренней потребности.
И для утверждения своей позиции Павел обращается к одной из наиболее почитаемых евреями фигур Писания – Аврааму. Тем более, что для него эта фигура была уже привычной, использованная ранее им и близкая его ментальности. Он не считает необходимым приводить многоречивое, подготавливающее слушателей, предисловие, но вводит сразу цитату в своём изложении, желая как бы ошеломить и лишить повода для возражения со стороны слушателей (напомним, преимущественно иудеев. – Ф. Г.): «Если «Авраам оправдался делами, он имеет похвалу, но не пред Богом. Ибо что говорит Писание? Поверил Авраам Богу и это вменилось ему в праведность. Воздаяние делающему вменяется не по милости, но по долгу (т. е. в результате «обмена». – Ф. Г.)». Отметим, что Авраам поверил сам, не под принуждением, т. е. поступил как свободный человек, что важно для Павла. «А не делающему, но верующему в того, кто оправдывает нечестивого, вера его вменяется в праведность» (4:3–5). Невольно звучащее сравнение Авраама с «нечестивым» несколько шокирует. Но это издержки увлечённости Павла, погружённого во внутренний диалог самооправдания своей позиции в утверждении благовестия. И уже во второй раз для подкрепления её добавляется ссылка на Давида: «Так и Давид называет блаженным человека, которому Бог вменяет праведность независимо от дел» (4:6). Ссылка, имеющая дополнительный вес в глазах иудеев-христиан, ибо род Мессии – Иисуса возводился к Давиду. Речь о блаженстве здесь идёт вне зависимости от свершения обрезания. И Павел повторяет свою позицию ещё раз: «Мы говорим, что Аврааму вера вменяется в праведность, когда вменялась? По обрезанию или до обрезания? Не по обрезанию, а до обрезания» (4:9-10). И разъясняет, что обрезание лишь дополняющий факт – лишь «печать праведности через веру, которую имел в необрезании, так что он стал отцом всех верующих в необрезании, чтобы им вменялась праведность, и отцом обрезанных, не только принявших обрезание, но и ходящих по следам веры отца нашего Авраама, которую он имел в необрезании» (4:9-12).
Мысль Павла в данном случае выражена предельно чётко: для вхождения в «блаженство» первична вера. а обрезание лишь свидетельство свершённого, причём не непременное условие получение этого «блаженства». Необходимость этого обрезания Павел опускает, понимая опасность такого рода полемики. Как собственно, и категоричность отрицания обрезания. Ведь, в конце концов, обрезание не мешало иудохристианам быть христианами. Да и собственное обрезание не вменялось Павлу в качестве порочащего. В том числе, им самим. Очевидная причина непримиримости Павла связана с контингентом неофитов, с которым работал Павел, состоящий из язычников, культурный код которых ни в коей мере не соприкасался с обрезанием. И требовать от них принудительного обрезания, как это считали иудеи, значило на корню подорвать возможность расширения миссионерской практики среди них. Собственно по поводу обрезания иудохристиан Павел не протестовал, что де-факто и было зафиксировано на Иерусалимском соборе: в разделении сферы действия Павла – у язычников и Петра – среди иудеев. Успешность позиции Павла, как показало время, подтвердилась. Вопреки, заметим, в какой-то мере, его надеждам.