Но для этого требовалось время, а Павлу необходимо было легитимировать свою деятельность здесь и сейчас. И он, как любой, сколько-нибудь опытный проповедник, предпочитает декларативные утверждения, рассчитанные на эмоциональный захват слушателей: «Ибо не законом даровано Аврааму, или семени его, обетование – быть наследником мира, но праведностью веры» (4:13), совершая в одной фразе переход от частностей обрезания к более значимым последствиям подрыва значимости Закона для действенности обетования и Аврааму и, главное, – «семени его» в перспективе наследования всего мира. За это, конечно, стоило побороться.
И он не устаёт повторять это многократно, как бы вбивая их в головы слушателей: «Итак по вере, чтобы было по милости, чтобы обетование было непреложно для всех, не только по закону, но и по вере потомков Авраама, который есть отец всем нам (как написано: И поставил отцом многих народов.) пред Богом, Которому он поверил, животворящим и называющим несуществующее, как существующее». И еще раз подчеркнем: только по милости Божией и не иначе.
Павел готов и говорит об этом считать «все народы» потомками Авраама, хотя бы духовными, уравнивая их в призвании с иудеями. Что в глазах последних было неслыханным кощунством. Да и язычники, вряд ли, сочли себя польщенными при приписывании себя к роду непонятного для них старика с сомнительным прошлым. Но Павла это не смущает: его задача переубедить евреев. С язычниками этих проблем не возникает: они выслушают, мало что поймут и займутся своими делами, но Христа удержат в памяти – он понятнее. Лишь бы не было дополнительных требований и обременяющих трудностей, и Павел как проповедник идёт им навстречу: он противоставляет иудаизму идею об обретении обетования «не по делам закона», но «по милости Божией» всем в качестве дара, даже «нечестивцам», обосновывая это тем, что «закон производит гнев, потому что, где нет закона, нет и преступления» (4:15). После такого рода аргументации, как-то трудно обвинять Павла в незнакомстве с греческой софистикой. Можно отметить, противоставление закона, производящего «гнев» из-за преступления и дар обетования «по милости», «непреложно для всех», в том числе и «преступившим». Т. е. Павел противоставляет «гнев» и «милость» в качестве эмоциональных ориентиров для выбора слушателями. «Милость» в качестве доминирующего состояния безусловно является важным привлекающим фактором в процессе принятия новой веры. Что касается тезиса «нет закона, нет преступления» то он, несмотря на свою интеллектуальную привлекательность, является лишь риторической игрой, условность которой понимал и сам Павел. Её могли оценить лишь достаточно образованные иудеи, но на основную массу неофитов она не произвела, скорее всего, особое впечатление.