Но это – не главное, «стороннее». Главное – в устремлённости к исполнению дела всей жизни: «Кроме посторонних приключений, у меня ежедневное стечение людей, забота о всех церквах. Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазнялся, за кого бы и я не воспламенялся? Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею» (11:26–30). И свидетельство Бога завершает эту исповедь своим удостоверением. Чему охотно веришь.
И чисто психологический штрих: Павел, вдогонку, спешит дополнить свою исповедь эпизодом побега из Дамаска, пришедшим ему на ум в данный момент. Который у него, возможно ассоциировался по своей опасности и напряжении с происходящим.
Постепенно Павел переходит на повествовательную тональность, меняя направление своих мыслей. Он, хотя с некоторым сомнением, переходит «к видениям и откровениям Господним». Возможно с целью повысить свою значимость в глазах собеседников и показать, что он не менее удостоен вниманием Господа, чем его конкуренты. Он повествует о неком «человеке во Христе», «восхищенного до третьего неба четырнадцать лет назад. Собственно, излагается лишь факт этого события, без каких-либо значимых подробностей, объясняя что их «человеку нельзя пересказать». Ни о каком влиянии произошедшего на дальнейшую жизнь этого человека не упоминается. Т. е. факт, как бы, повисает в воздухе, хотя исполненный несколько неуклюже, с двукратным повторением незначащего оборота слов.
Далее, как забыв его, переходит на личностные мотивы обоснования своего «похваления». А их он видит лишь в своих «немощах»: «собою же не хвалюсь, разве только немощами моими» (12:5), не понимая, что в глазах язычников, «немощи» воспринимаются негативно. Но продолжает свою игру в скромность, начатую в предыдущей главе: «Впрочем, если захочу хвалиться, не буду неразумен, потому что скажу истину; но я удерживаюсь, чтобы кто не подумал обо мне более, нежели сколько во мне видит и слышит от меня» (12:6).
И меняет свой игровой тон: «И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не возносился». Трудно сказать, насколько здесь Павел искренен, но многократные ссылки на свои «немощи» и использование их в полемике для демонстрации в качестве своеобразных Знаков Божиих, «стигматов Господних», для подчёркивания своей «выделенности», заставляют подозревать его в спекуляциях по их поводу. Хотя бы отчасти. Не отрицая их действительность.
Но здесь Павел связывает их с получением откровения Господа: «Трижды я молил Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но Господь сказал мне: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи», обозначив основной принцип христианства: «сила в слабости», совершая тем самым переворот в психологии и социальности общения людей.