– Как прошло ваше пребывание в Лондоне? – Произнося вежливые фразы, лорд Хенли разглядывал мою забрызганную слякотью юбку, вероятно думая, что его жена никогда не показалась бы в обществе в такой грязной одежде.
– Все было очень славно, спасибо, лорд Хенли. Меня, однако, поразила одна вещь, которую я увидела в Музее Баллока. Я-то думала, что экземпляр, купленный вами у Эннингов, по-прежнему остается в Колуэй-Мэноре, но обнаружила, что вы перепродали его мистеру Баллоку.
Лицо у лорда Хенли засияло.
– А, значит, крокодил выставлен в музее? Как он смотрится? Надеюсь, они не наделали ошибок в моем имени.
– Да, ваше имя там значится. Я, однако, очень удивилась, когда увидела, что на этикетке не упомянута ни Мэри Эннинг, ни даже Лайм-Реджис.
На лице у лорда Хенли ничего не отобразилось.
– С какой стати упоминать там о Мэри Эннинг? Он ей не принадлежал.
– Мэри нашла его, сэр. Разве вы об этом забыли?
– Мэри Эннинг – просто рабочая, – фыркнул лорд Хенли. – Она нашла крокодила на моей земле. Как вы знаете, Церковные утесы входят в мою собственность. Думаете, вот им, – кивнул он на людей, ворочавших мокрую почву, – принадлежит то, что скрывается в этой земле, лишь потому, что они это выкапывают? Конечно нет! Все принадлежит мне. Кроме того, Мэри Эннинг относится к женскому полу. Упоминать о ней излишне. Мне приходится представлять ее, как и многих других жителей Лайма, которые не могут представить себя сами.
На мгновение мне показалось, что воздух потрескивает и жужжит, а свиноподобное лицо лорда Хенли выпячивается, едва не касаясь моего. Это мой гнев искажал все вокруг.
– Зачем же вы так суетились, чтобы завладеть этим экземпляром, если собирались только перепродать его? – спросила я, когда наконец справилась со своими эмоциями.
Конь лорда Хенли начинал перебирать ногами, и он погладил его по шее, чтобы тот успокоился.
– Он слишком загромождал мою библиотеку. Там, где он сейчас, ему намного лучше.
– Так оно и есть, если вы отнеслись к нему так бесцеремонно. Не ожидала от вас такого поступка, лорд Хенли. Это роняет ваше достоинство. Всего доброго, сэр.
Я повернулась, не горя желанием увидеть, какое впечатление произвели на него мои слабые слова, но, когда, оступаясь, пошла обратно через поле, услышала его лающий смех. Он не окликнул меня, как, возможно, сделали бы другие.
На ходу я сыпала проклятьями себе под нос, а потом стала произносить их вслух, поскольку никого не было рядом, кто мог бы меня слышать.
– Будь ты проклят! Ублюдок. Чертов, чертов ублюдок!
Никогда не говорила я таких слов вслух, даже про себя ими не пользовалась, но тогда была настолько разъярена, что мне просто необходимо было выговориться. Я злилась на лорда Хенли за то, что он высокомерно отнесся к научному открытию, просто вытер о него ноги; за то, что обратил тайну мировой древней истории в нечто банальное и глупое; за то, что имел наглость упомянуть при мне о моей половой принадлежности как о чем-то таком, чего надо стыдиться. «Не стоит упоминания», вот оно как.