В молодые годы Елизавета, наслаждавшаяся славой красавицы, любила заказывать свои портреты и даже установила на них определенный канон: ее лицо запрещалось изображать в профиль. Когда же императрица располнела и о прежнем изяществе уже не было речи, на ее живописные изображения была введена цензура, а функцию цензора выполняла Санкт-Петербургская академия художеств, без разрешения которой портрет было невозможно ни выставить на обозрение, ни продать. И все же один из дошедших до нас портретов Елизаветы уникален: это любительская гравюра работы Конона Тимофеева. Служивший на таможне талантливый гравер-самоучка не был склонен приукрашивать действительность, и потому его портреты получались на удивление живыми. Так случилось и с портретом Елизаветы, которую Тимофеев, судя по всему, видел на таможне (государыня любила лично посмотреть на товары, привозимые из-за границы). На гравюре Тимофеева Елизавета Петровна изображена без прикрас: это полная женщина с толстым приплюснутым носом, отвисшим подбородком и тяжелыми веками. И так уж случилось, что гравюра эта попалась на глаза профессору академии Я. Штелину, отвечавшему за цензуру живописных изображений императрицы. Штелин скупил все гравюры Тимофеева и представил их императрице, сопроводив эдаким «доносом-рецензией», в которой весьма хитро сумел одновременно и восхититься талантливой работой, и выразить свое негодование. «Омерзительно великолепная гравюра» — так было охарактеризовано произведение. Увидев и прочитав все это, Елизавета пришла в ярость, Конона Тимофеева арестовали, пытали, а поскольку он так и не признал себя виновным в «хуле на государыню», его засекли кнутом до смерти. Не по приговору: просто «палач перестарался»[48].
Елизавета Петровна в полной мере обладала всем тем, что было необходимо для успешного правления. По словам Б.-К. Миниха, она «была одарена от природы самыми высокими качествами, как внешними, так и душевными… У нее был живой, проницательный, веселый и вкрадчивый ум и большие способности»[49]. В апреле 1743 г. английский дипломат К. Вейч отмечал, что «ни одна принцесса в Европе не входила на троны, обещая быть более великим человеком, и провидение ее достаточно одарило всеми качествами и всеми талантами, нужными для того, чтобы быть любимой и уважаемой своими подданными и другими нациями». Некоторые современники утверждали даже, что «она была образцовая монархиня, в которой соединены были все свойства великой государыни и правительницы, хвалы достойной»[50]. Однако имеется немало свидетельств и о том, что прекрасные качества Елизаветы Петровны не находили себе нужного применения. Тот же Миних заявлял, что «императрица не управляла ничем, и формою государственного управления при ней был произвол ее фаворитов». Ну а Вейч в значительной степени перечеркивал свой отзыв о Елизавете заключительной фразой: «но ее любовь к удовольствиям портит все». Другой иностранный дипломат утверждал, что «умственная леность… препятствует ей исполнять многие из обязанностей, неразлучных с ее высоким саном. Из великого искусства управлять народом она усвоила себе только два качества: умение держать себя с достоинством и скрытность»