9-я симфония стоила ему много сил и труда. Во время работы он совсем перестал заботиться о своей внешности. Вот как описывал его один из современников: «Седые волосы висели в беспорядке. Незастегнутый сюртук. Карманы оттопырены, так как вмещали записную книжку, толстую тетрадь для разговоров и слуховую трубку. Свою шляпу он носил несколько назад, чтобы лоб был открыт. (Впрочем, он ее беспрестанно терял.) Так он странствовал, подавшись вперед, высоко подняв голову, не обращая внимания на прохожих. Неудивительно, что чужие не всегда могли угадать, что под такой необычной внешностью скрывается такой великий человек».
Из-за этого он часто попадал в неприятные ситуации. Во время одной прогулки он заблудился и к вечеру оказался в одном из пригородов Вены. Своим видом он привлек внимание полицейского, который принял его за нищего и арестовал. На его заявление: «Я — Бетховен!», последовал ответ: «Как бы не так». В результате его отвели в участок, откуда потом великого композитора выручили друзья.
В письме графине Эрдеди Бетховен написал: «Мы, смертные с бессмертным духом, рождены только для страданий и радостей, и, можно сказать, — лучшие получают радость через страдания». И действительно, вся его радость была в страдании, т. е. в полнейшем отречении от своих личных интересов и стремлений. Эту свою «мораль» он выражал во всех своих великих произведениях, но теперь, на вершине его деятельности и жизни, она приняла еще более глубокую форму. «Нет ничего более высокого, чем приблизиться к Божеству и оттуда распространять его лучи между людьми». Эта идея служения человечеству, служения, основанного на высшей любви и самоотречении, составляет результат всей его внутренней жизни. И ее он вложил в свою симфонию «о смертных с бессмертным духом».
Почти параллельно с симфонией была закончена Торжественная месса. Казалось бы, что может быть более противоположным: симфония с хором (впервые в истории симфонической музыки), воспевающим братство всего человечества могучим гимном на слова «Оды к Радости» Шиллера, и месса, написанная на традиционный латинский текст, предназначенная для праздничного католического богослужения? Но в одном из писем сам Бетховен соединил эти жанры: «Если бы я не был совершенно лишен средств существования, я не писал бы ничего, кроме опер, симфоний, церковной музыки, в крайнем случае, еще квартеты». Мечтой композитора было обращаться не к узкому кругу любителей, а к большой аудитории. А где может быть больше аудитория, чем в соборе во время церковного праздника? Разве что в театре. Ведь и симфонические концерты проходили тогда в залах, которые вмещали гораздо меньше слушателей. Поэтому и поставил Бетховен в один, кажущийся нам сейчас странным, ряд оперу, симфонию и церковную музыку. Поэтому и вложил в мессу содержание, выходившее за пределы молитв и славословий.