— Тогда особенно нечего было узнавать, — говорит Омаяд улыбаясь. — Все было как всегда: кровная месть отдельных семей, разбой бедуинов. Стоило ли двору Ктесифона только из-за этого посылать лазутчиков?
Перс поворачивает свой перекрученный зеленый пояс и растерянно смотрит на другую сторону улицы, где несколько его подчиненных толпились у фруктовой лавки Последний вопрос Омаяда он пропустил мимо ушей, его занимает другое слово, только что сказанное им, возможно, даже ненамеренно, и он тут же выхватывает его.
— Тогда, говоришь ты, Абу Софиан, особенно нечего было узнавать? А сейчас что-то изменилось?
Омаяд сердито рассмеялся; сердито из-за того, что не мог отогнать от себя мысль, что Мухаммед разорвал старые семейные узы и собирает вокруг себя приверженцев своего нового учения.
Перс удивленно поднимает брови:
— Как его зовут?
— Мухаммед, из рода Хашим.
— Это не древний благородный род в Мекке, насколько я знаю, — говорит перс. — Он так богат, что может купить друзей?
— Он потерял все, что у него было.
— Он храбр? Он воевал?
— Я ничего об этом не слышал.
— О Абу Софиан! — говорит перс смеясь. — Почему же ты тогда считаешь этого человека таким важным?
* * *
«Они правы, — думает Абу Софиан, оставшись снова один и дойдя наконец до караван-сарая. — Они оба правы: монах и перс. Ничего не говорит о том, что Мухаммед — пророк, ничего о том, что он призван быть владыкой».
И все же! Что-то непостижимое есть здесь, что-то невыразимое… Так чувствуется, несмотря на голубое небо, приближение песчаной бури в пустыне…
Если допустить существование единственного всемогущего Бога, что заставило этого Бога сделать пророком человека, который, казалось бы, ничего для этого не совершил? Человека, который отличается от всех пророков, бывших до него? И что мешало ему призвать господствовать того, кто был рожден для этого?
* * *
Один из колышков, державших черную войлочную палатку, ослаб, и сквозь образовавшуюся щель свистя дует ветер.
Абу Софиан встает и выходит из палатки, чтобы исправить ошибку. Неусыпные заботы советуют ему еще раз пройтись по лагерю.
Без происшествий и препятствий дошел караван из Дамаска почти до колодца близ Бедр, на этот раз Абу Софиан не приказал идти другим путем, лишь его бдительность удвоилась. Одного врага не проведешь два раза на одном и том же. Если мусульмане все еще сидят в засаде, тогда они теперь достаточно умудрены опытом, чтобы выслать своих лазутчиков во все направления так, чтобы караван не мог пройти мимо них незамеченным. Может быть, они также отказались от своих разбойных планов и вернулись домой.