Итак, это ли воля Аллаха? Должны ли они вступить на путь насилия?
Но в то время как Мухаммед упал в своем доме на колени и молит о божественном указании, которое нельзя было бы понять неправильно — ночь опустилась еще не полностью, — его последователи уже начали осаду иудейского города.
* * *
Прошло 14 дней с тех пор, как сомкнулось кольцо осады вокруг иудейского предместья Медины, с тех пор как ни одна повозка с ячменем, ни одна корзина с финиками не пересекли границу. 14 дней прошло с тех пор как был отрезан ручей и иудеи используют только мутную воду одного-единственного колодца. На пятнадцатый день ворота открылись: пророк предоставил своим врагам все, что они смогли вывезти на спинах своих животных, и свободный отъезд. Давуд эль Каинока был первым, кто покинул город. Он ведет за поводья одного верблюда, идущего нетвердой поступью под весом своего груза. На ящиках и тюках, почти не оставляющих свободного места в седле, едет женщина с закрытым лицом.
Раввин останавливается на пороге города и печально и враждебно осматривает ряды мусульман, которые плотно столпившись стоят перед воротами и вдоль улицы, чтобы насладиться зрелищем.
— Можем ли мы напоить наших животных? — спрашивает эль Каинока.
Кто-то молча указывает на водопой. Давуд эль Каинока отпускает повод своего верблюда, и, гонимый жаждой, он шагает к колодцу.
За ним выходит второй, третий из-под темных сводов переулка. Двое не могут разминуться и бок о бок спешат к воротам… и дальше верблюды идут в беспорядке. Каждый тяжело нагружен скарбом своего владельца, на каждом сидит сетующая женщина с распущенными волосами. И каждый идет к водопою, опускает длинную согнутую шею, пьет жадными глотками, освобождает место другому… и следует за шагами вожака по улице на север.
Теперь идут более бедные, у которых нет верблюдов, со своими ослами. По рядам мусульман пробегает шепот: вот старый торговец травами Щебна со своим белым осликом. Против него нет ненависти; если бы знать как на это посмотрит пророк, можно было бы крикнуть ему: останься! Но прежде чем на это решаются, ослик, миновав водопой, идет путем на север.
Затем идут мужчины; всех женщин, детей и скарб погрузили на животных; для мужчин не осталось ни верблюдов, ни ослов. Они в разодранных платьях, со спутанными бородами и босыми ногами в знак страдания. Печально звучит плач Иеремии, передающийся из уст в уста: Господь Бог стал как враг… И каждый, кто подходит к воротам, кладет ладонь на порог и проводит ею по своим волосам — чтобы унести с собой в изгнание немного пыли из родного города.