— Что знают монахи о любви? — кричит чей-то грубый голос сзади.
Абу Софиан поворачивается к крикнувшему, но не может отыскать его в толпе. Он думает о том, что узнал в Дамаске и Хамзе, и смеется: «Здесь кто-то путает христианских монахов с евнухами при византийском дворе!»
Издевательский смех. «Послушайте меня, послушайте меня, — кричит толстый египтянин, — я был в гостях в монастыре в Антиохии…» Он не может продолжать, так как в тот же момент из-за угла глиняной стены бодрой рысью выезжает некто верхом на осле. Христианин ли он тоже или из какой-нибудь другой секты? Едва заметил его епископ, и сразу же его лицо исказилось гневом.
— Христос — настоящий Бог и настоящий человек! — летит его голос навстречу вновь прибывшему.
— Божественная и человеческая природа смешаны, как вода и вино! — прокукарекал сидящий на осле.
— Если верить твоим словам, то Христос не был бы ни Богом, ни человеком!
— Если бы было так, так ты думаешь, Христоса было бы два!
— День, ночь и Бога беру я в свидетели собственных слов!
— А я клянусь морем и светом человеческого разума…
— Разума, который не больше разума твоего осла!
— А ты знаешь о мире не больше того, что можешь увидеть с горба своего верблюда!
— Дальше, — издевались арабы, смеясь, — дальше, братья по христианской любви!
Один остряк, так что не заметили оба седока, прикрепил пальмовую нить за ошейник глупого животного, а другой конец привязал к седлу верблюда. «Это чтобы вы не потеряли друг друга в такой толпе!» — издевается он.
Оба возбужденно спорившие не слушали его.
Полный отвращения Абу Софиан отвернулся. Причина спора ему непонятна, и на то, что их пророк Христос, в которого верили эти люди, был Богом, человеком или двумя сразу, ему было наплевать. Если бы только у них не хватало дерзости заявлять, что христианская вера в корне изменит человечество! Неужели этого не видно? Спор и ненависть остались везде те же самые, независимо от того, одному или сотне богам поклонялись люди. Или, как сам Абу Софиан, ничему.
Омаяд прошел мимо торговцев верблюдами и подошел к маленькому, устланному матами помосту, на котором могли находиться только богатые купцы.
Здесь сидел иудейский торговец зерном Бен Самвил из Чаивара и продавал пшеницу, которая долго не убиралась. Возможно, она еще ни разу не была посеяна.
Язычнику. Лахабу наконец удалось продать свой испорченный шелк египтянину, и то, что греческий торговец фруктами Апполодор, несмотря на христианскую веру, не остался в убытке при покупке фиников, в этом можно поклясться всеми богами, которые только есть…