— Ваша фамилия — Кашкай — часто встречается в Азербайджане?
Вопрос можно было понять и так: «Кашкай — азербайджанская фамилия?»
— Все очень просто, профессор. Кашкай — так называется древний тюркский этнос, от которого берет начало наш род.
— Вы хорошо владеете русским языком. Это большой плюс с учетом того, что основная масса научной литературы, с которой вам придется иметь дело сейчас, да и в будущем, будет на русском. Среди наших аспирантов из национальных республик это, к сожалению, не частое явление. Знаете другие языки?
— Да, немецкий и английский.
— Как следует из вашей автобиографии, вы выходец из глубинки? — поинтересовался Франц Юльевич.
— Мой отец по роду своих занятий практически всю жизнь был связан с Россией. И умер в Одессе. Мой старший брат получил образование в Харькове, в тамошнем медицинском институте. Он физиолог, ученик академика Павлова. Живет и работает в Москве, но тоже переезжает по приглашению в Ленинград. Что касается меня, то родился я в Гяндже, а вырос и учился в Баку.
Наличие брата — без пяти минут ленинградца — у будущего аспиранта обещало облегчить решение его квартирной проблемы, что было немаловажно для института, испытывавшего затруднения с жильем.
На этой весьма прагматичной мысли, мелькнувшей в сознании профессора, собственно, и завершилась эта встреча, определившая дальнейшую судьбу нашего героя.
Естественно, Франц Юльевич не стал углубляться в то, чем конкретно занимался отец Мир-Али Кашкая в до- и послереволюционные годы в Одессе. Хотя сразу же всплывший в памяти знаменитый фильм «Броненосец Потемкин» услужливо подсказывал, что это могла быть и революционная деятельность. И это было бы неплохо. Если же он был инженером или человеком чиновничьего сословия царского времени, то это, по мнению профессора, тоже могло говорить в пользу молодого научного работника как человека, вышедшего из культурной, образованной семьи. Хотя, разумеется, новый аспирант мог быть отнесен к категории старых специалистов как минимум к выходцам из этой среды, отношение к которым теперь оставляло желать лучшего. Но если исключить такую вероятность, М. Кашкай вполне вписывался в нынешние подходы к формированию научных кадров, которые он, руководитель института, заинтересованный прежде всего в личностно-профессиональных качествах будущего аспиранта, вынужден был увязывать с партийной установкой относительно старых специалистов и подозрениями во вредительстве.
Вообще-то копаться в биографиях было не его профессорским делом. На учебу в Москву и Ленинград направляли не всякого отличника. Кадры проходили тщательную проверку в республиканских инстанциях, да и кадровики институтские не дремали. Если бакинские власти направили в аспирантуру человека, значит, все в порядке.