– Ах ты ж в Бога душу мать… – заругался я по-чёрному, глядя на раненого ведомого, и оглядывая охрану налитыми кровью глазами, – На меня, значица, люди нашлись, штоб ажно в коробочку выстроиться, а на ведомого нет?
Глаза у начальника охраны сделались самые отчаянные! Такие себе… выпученные, что в среде интеллигенции принято называть почему-то «трагическими». Санька, ни разу ни интеллигентный, несмотря на все свои художницкие таланты, называет их «какающими», и вот ей-ей – глазки у главнюка такие, будто он в штаны себе навалил и валить продолжает!
Но толку то от твоих глаз?! Хрена ты мне трагичность показываешь? Не умеешь, не берись! А он как раз из тех людей, что считают себя специалистами, не будучи таковыми. При этом инициативные… и в не хорошем смысле этого слова! Классика «Я начальник…», только что в местном исполнении.
Русский, за исключением Лёвки и Корнелиуса, не знает здесь никто, но интонацию и суть уловили правильно. Вытянулись, дышат через раз… и вот честно – не жалко даже! Не жалеется…
Да, они не слишком виноваты в случившемся, но нормальный профессионал, уважая себя, с таким начальником работать просто не будет. Рабочих мест в Претории, да и вообще в ЮАС, куда как больше, чем рабочих рук, так что оправданий им просто не нахожу.
Это бездельники, которых всё устраивает. Родственники начальника охраны и начальника аэропорта. Довеском – сыновья, внуки и племянники местных фермеров, пристроенных на лёгкую работёнку по причине полной своей рукожопости и непригодности к нормальным работам.
– Ноги моей здесь больше не будет! – я перескакиваю на африкаанс, и уже Борсту:
– Да брось ты куртку!
Кочевряжиться тот не стал, но куртку не бросил, а аккуратно передал Лёвке и сел на полуразобранный двигатель, лежащий у стенки ангара. При виде раны я облегчённо выдохнул – не так всё страшно, как показалось вначале! Прочищать раневой канал в полевых условиях я не стал, ограничившись тем, что полил из фляжки арманьяком и перевязал чистым бинтом из индивидуального пакета.
Начальник охраны зачем-то полез помогать, но я посмотрел на него тяжёлым взглядом, и солидного вида бородач, побелев, поспешил скрыться в задних рядах. Бородатые и пузатые добры молодцы, расступившись, ряды смыкать не стали. Напротив, они толи инстинктивно, то ли демонстративно отдалились от него. Самую малость…
– Ну вот… а потом врач осмотрит, – уже спокойней говорю Корнелиусу, и только сейчас начинаю отряхиваться, в чём мне за каким-то чортом попытался помочь подскочивший директор аэродрома, сделав только хуже.