Ганди всё ещё плясал на виселице, а Серафим, отстранившись от происходящего, присел рядом с Соней Шелезин.
– Мисс, вы готовы разговаривать?
Девушка отчаянно закивала, и корнет осторожно вытащил кляп.
– Вы… вы чудовища! – выпалила она, дико кося на агонизирующего адвоката. Серафим, поморщившись (чего под маской видно не было), многозначительно повертел кляпом перед её глазами.
– Да! Да! – выпалила она, – Буду! Вы довольны?! Чудовище… Спрашивайте!
Как зовут вашего кучера, мисс? – поинтересовался он, приготовившись записывать информацию.
– Что-о? – рот мисс некрасиво перекосило, – Вы… зачем?! Вам мало убить несчастного человека, так ещё и… О, вы чудовища! М-м…
Вытерев слюни о платье мисс Шелезин, корнет покосился на упокоившегося адвоката, и подошёл к торговцу.
– Да, да! – закивал тот, сходу вывалив всю информацию о кучере, и не смея даже спрашивать, зачем.
– А затем, мисс, – Серафим будто продолжил диалог, – что если выяснится, что он лицо гражданское и никак не причастен к противоправной деятельности господина Ганди, то после войны его родные смогут рассчитывать на компенсацию от властей ЮАС.
– К сожалению… – он встал с корточек, – во время войны неизбежно погибают мирные люди. Но одно дело, если это волонтёры, сами приехавшие на фронт ради помощи раненым, и другое – если это непричастные люди, далёкие от войны. Вот так вот, мисс…
В войну Российская Империя пока не вступила…
… и на этом хорошие новости из отчих краёв заканчивались. В родном отечестве творится какая-то политическая фантасмагория, разобраться в которой, не имея вывиха мозга, решительно невозможно.
Самодержец, не выдержавший стресса последних лет, самоустранился от власти, выпустив вожжи правления из вялых царственных ручек, и их тотчас подхватили…
… а вот кто именно, сейчас и выясняется!
Драка бульдогов под ковром[87] пошла жесточайшая, и решительно ничего непонятно, только время от времени вываливается загрызенный насмерть бульдог. Трупы, трупы, трупы… в Санкт-Петербурге прокатилась волна самоубийств, апоплексических ударов табакерками и несчастных случаев на охоте.
На фоне десятков громких смертей пеной смотрятся отставки, громкие и не очень коррупционные скандалы, адюльтеры и прочие штуки, долженствующие навсегда погубить некогда безупречную репутацию. То, что несколько месяцев назад было едва ли не хуже смерти для человека светского, ныне воспринимается как акт неслыханного милосердия, и едва ли не беззубое вегетарианство.
Медленно, но верно вал громких смертей, отставок и уничтоженных репутаций докатился до Москвы и Киева, выплеснувшись наконец в глубоко провинциальные города. Чувства, обуявшие провинциальных обывателей, сложно описать словами.