Дни, когда я плакала (Гоффни) - страница 130

– Прости, – он отодвигается, открывает дверь машины, со стуком захлопывает ее и уходит по парковке.

Я раздавлена. Ребра сжимают мое сердце. Я хватаю телефон и пишу Ливви: «Ты нужна мне».

Глава 23

Причина, по которой я не могу на тебя смотреть

Оливия вытаскивает меня из машины. Мы пропускаем первый урок. Она ведет меня к двери миссис Хендерсон, потом поворачивается ко мне лицом. Она вытирает слезы у меня на щеках и под глазами. Слава богу, сегодня я не тратила время на макияж.

– Ты выглядишь прекрасно, – говорит она, положив ладони мне на плечи и широко улыбаясь. – Мы убьем Картера чуть позже. Ладно?

Я не хочу его убивать. Я хочу, чтобы хирурги вырезали его из моего сердца.

Она открывает дверь в кабинет и толкает меня внутрь. Миссис Хендерсон переводит взгляд с доски на меня.

– Куинн? – Она хочет знать, почему я опоздала. И где я пропадала два предыдущих учебных дня. И почему я выгляжу так, словно плакала.

Я смотрю себе под ноги и иду к своей парте. Слава богу, она не давит на меня.

– Она вернулась, – говорит Венди, сидящая передо мной. – А я надеялась, что она ушла из школы.

– Ее должны исключить за то, что она сделала с Оливией.

– Ага, бедная Оливия.

Я смотрю на двух девчонок, сплетничающих прямо передо мной. Я уже почти забыла о списке «Как организовать травлю». Я смотрю на их лица, не моргая. Заметив мой взгляд, они тут же прячут глаза. Отворачиваются и замолкают, потому что большинство из этих ребят могут обливать других грязью, только когда знают, что им ничего за этого не будет. Но в моих глазах угроза. Сегодня не тот день, когда можно испытывать мое терпение.

Весь урок я думаю о том, что случилось после того, как Картер прочитал мой дневник.

В тот день он сказал мне, что, кажется, потерял его в автобусе, но это была абсолютная ложь. Он почти наверняка листал его во время первого урока. Может, если бы он сказал мне правду, я не спровоцировала бы шантажистов и они бы не рассказали всем, что меня не приняли в Колумбийский университет.

А еще он убедил меня, что как-то сам догадался, что моя любимая музыка – ритм-н-блюз девяностых, как-то сам догадался, что я терпеть не могу Вонтэ, как-то сам догадался, в каком смысле я использую слово «Орео», но всё это он знал просто потому, что прочитал мой дневник. Его необъяснимое понимание меня теперь вовсе не казалось таким уж необъяснимым.

Я вспоминаю, как он сидел у меня в комнате и предположил, что я бы выкрасила стены в светло-голубой, как заявил, что знал, что это мой любимый цвет, потому что он просто очень наблюдательный. Наблюдательный, мать его!