И что я должна думать? Какое благословение? Скорее всего — что-то дорогое. Ну, может деньги или украшения. А Сания, судя по всему — отдала. И живет в тепле, но жалеет… Ну, хоть тут понятно. Кстати, неужели отцу совсем наплевать на то, что дочь в каменном холодильнике спит?
— Дага, а почему отец не вмешивается?
— Нууу, вы тоже придумали, леди Катрин… Чего это он будет в хозяйство лезть? Он жену молодую любит, жалеет, что ей с чужими детьми возиться нужно… А уж она всегда найдет, на что пожаловаться. И как вы грамоту плохо учите, и что не слушаетесь и грубите… А еще она его с Пиной застукала, ну, что на кухне работала. Леди тогда на сносях была. Так он, вроде как, задабривает её — сына родила и наследника! И в дела не встревает домашние. Все же она из купеческих, приданое за ней богатое какое дали. Ну и условие ему поставили — что она — полноправная хозяйка. А там, гладишь, папенька её помрет — ещё чего ценного оставит.
Понятно, дочь в хозяйстве вещь не нужная… Вот ведь уродский мир. Но жить мне придется именно в этом мире. Очень важно — наладить хорошие отношения с мужем. Мне без разницы, пусть он хоть всех кухарок оприходует, лишь бы по обоюдному согласию. Глядишь, сильно меня не будет доставать.
— Дага, что-то я после простуды больно много «заспала»… Даже не помню, кто меня грамоте учил.
— Так как же так-то, леди Катрин? Ведь два года ходил гвайр Людус. Он, хоть и старик, а много всего знает и помнит. И грамоте учил и считать.
— Точно, а я его то помню, а как звали — забыла.
— Ну, и не мудрено, вы с ним никогда и не ладили. Да и с весны много времени прошло, как он помер, так и учеба ваша закончилась.
Да уж… Похоже, образованием мне не придется хвастаться в этом мире. Ну, хоть грамоте учили — и то хлеб.
Ну, со счетом у меня и без вашего гвайра проблем не будет. Буквы бы мне понять, слова написанные. А с остальным я разберусь.
— Давай, Дага, я тебе принесу сейчас еще отвара и ты поспишь?
— Ой, леди Катрин, дай вам всевышний мужа хорошего, но сил моих нет спать. Да и кашлять я меньше стала. Вы лучше, если время есть у вас, поговорите со мной еще — всё день быстрее пролетит. Я вот опасаюсь. Как бы не донесли леди Тирон, что я тут в вашей кровати прохлаждаюсь.
— Думаю, не донесут. А и донесут — найду, что сказать. А поговорить — это я с удовольствием. Вот расскажи мне, какое приданое должно быть за благородной леди. А то я боюсь, что мало дадут и опозорят перед мужем меня. Ты ведь уже давно при господах живешь — что-то да знаешь.
— Ну, я же раньше маменьке вашей служила, а уж потом, как она родами померла — меня к вам приставили. А няньку, что у вас двоих была, оставили с леди Санией. Она тогда у отца выплакала. Вам и было то всего три годика — вряд ли вы хорошо помните. Ей то аж шесть уже было — немного понимала, что делает. Ну, вот у вашей маменьки приданое было четыре сундука. В одном, небольшом — посуда серебряная, там же ларец, а в нём украшения всякие, ну и простая посуда. В другом — аж четыре подушки, да два одеяла теплых, да два потоньше, да простыней дюжина и наволочек аж две дюжины. Самый большой сундук был с тканями. Так прямо рулонами и были сложены. И простые и дорогие. И бархат там был, и всякие-всякие шелка. Ну и простая ткань беленая тоже там была. Агроменный сундук-то — его слуги еле уволокли в четвером. Ну и отдельно — одежда ее разная. Там и шубка была, что сейчас леди Тирон носит. Хорошая шубка то, из заморского меха сшитая. И крытая тонким сукном. А как помирала маменька ваша — так и позвала вас в комнату. Видать чуяла, что не выживет — и благословение свое заранее уложила в две шкатулки. Вот одну вам подала, а вторую леди Сании. А вас к ней больше и не пускали. Мальчик то сразу мертвый родился, а она через три дня, голубушка, сгорела от жара.