Погода была слякотная и мерзкая, вот перелом старый ныл и нудил. Слегка прихрамывая она дошла до перехода и остановилась. Скользко нынче, лучше подождать, пока все машины проедут.
Рядом остановилась стайка подростков, лет по четырнадцать-пятнадцать парням, уже и пушок у некоторых пробивается. А все равно — дети еще, смеются, толкаются, голоса ломкие.
Она так и не заметила, кто именно из ребят врезался в нее. Падая прямо под колеса автобуса только и успела подумать — «Вот и сходила за хлебушком».
Пробуждение было не самое приятное. Головная боль, сухость во рту жуткая, ломота. Кажется, болело все, что может болеть и еще немного то, что не может. На глазах лежала тяжелая влажная тряпка. И запахи… Очень странные запахи. Пахло дымом. Пахло какой то кислятиной и немытым телом. Сыростью и, почему то, морскими водорослями. Вера Сергеевна с трудом подняла руку и потянуля тряпку. Свет резанул глаза. Проморгавшись и сделав несколько попыток сесть она поняла, что ничего не понимает.
Сидеть было тяжело, но нужно же было понять, где она. Живая — это хорошо, боль в теле — это, наверное, от автобуса. Хотя тогда ей показалось, что ее переехало колесами, она даже помнила хруст ребер и какую то запредельную боль, но ведь пришла же в сознание. Значит ее просто успели объехать, а тело болит от падения. Но вот место, в котором она находится — оно вообще ни на что не похоже. Бомжатник какой то. Машинально пошарила у изголовья, пытаясь нащупать очки.
Так странно, но, вроде как, и без очков видит почти нормально. Даже лучше, чем в них. Еще раз потерев кулаками глаза, она убедилась, что просто отлично видит. Только вот кулаки не её. Эти тощие исцарапаные руки не могли принадлежать пенсионерке. Да такой тощей она даже в детстве не была. Господи боже, да руки эти — детские. Костлявые детские запястья, кожа в цыпках и царапинах. Так и не успев толком осмотрется она закрыла глаза. Сил не было от слова — совсем.
— Я еще немножко посплю, а потом осмотрюсь. Я все решу и все пойму, только потом — думала она погружаясь в темные дебри сна.
Где-то рядом немилосердно драл глотку петух. Петух в городу-миллионнике — это нонсенс.
— Наверное, кто-то на будильник в телефоне себе такой вопль записал — мысли ползли лениво и как-то не желали обретать ясность. И очень не хотелось открывать глаза. Просто лежала и вслушивалась в ощущения. То ли сон дурацкий привидился, то ли что… Лежать было не слишком удобно, если честно. Да и жажда мучала. Запахи… Очень странные и непривычные, но те самые, что ей приснились. Или, все же нет? Не приснились? И тонкие руки подростка, которыми она терла глаза — тоже не сон?