— Ну, неужели эти сумасшедшие неряхи даже стекло сами варят? А зачем? И как я буду здесь выживать? Так ведь и блох и вшей можно развести — мыло они вряд ли покупают. И еще странность — кухня в моей комнате, а ларь с продуктами — в этой.
В ларе было большое отделение с грубой серой мукой. Во втором лежали мешки с крупами двух видов, маленькие мешочки с травами и семенами, какие то сушеные фрукты. Или овощи. Корзинку с этими сморщеными штуками Вера покрутила у окна, но так и не опознала. Рядом с ларем стоял здоровенный сундук, с большим навесным замком. Расковыривать его Вера не рискнула. Было несколько коробок и сундучков поменьше, но все проверять было некогда. Вряд ли там что то интереснее будет, чем тряпье самодельное.
Еще был стол под окном и вдоль него — две длинные лавки. На лавках тоже половики. Грязные. Вот и всё. Ещё в углу, возле второй двери, прямо в стену вбиты толстенные гвозди. На них висит пара тряпок. Очевидно, это был парадный вход и сюда вешали одежду. Дверь заперта снаружи. Ну, и сама комната выглядела побольше и посветлее.
Была еще одна странность. Вера точно знала, что под автобус она попала глубокой осенью. А здесь или самое начало лета, или поздняя весна. Печка не топится, но в доме не холодно. Была бы нормальная одежда — вообще бы прохлады не ощутила.
Вера вернулась в маленькую комнату, залезла на кровать, легла и укрылась. Все же она ощущала себя очень слабой, болели мышцы, болела голова, знобило и, кажется, поднялась температура. Думать она все равно не могла — слишком все было странно. Сон пришел быстро и был глубок. Так глубок, что она даже не слышала, как шумели вернувшиеся домой хозяева.
— Опять этот чертов петух орет и не дает спать! Хотя, пожалуй, что и выспалась уже.
И тут Вера вспомнила…
Быстро подскочив на своем жестком ложе она огляделась и убедилась, что нет, не сон приснился. И вокруг — сарай, и сама — ребенок. А за дверью, в той комнате что побольше, кто-то разговаривает. Осторожно подойдя к двери она прислушалась, но слов почти не поняла. Не решительно подняла руку и постучала в дверь.
— Ой, зря стучала-то… В своем доме кто стучит? Вряд ли у жителей такого сарая правила этикета в почёте.
Дверь распахнулась и она увидела женщину, обычную женщину лет тридцати. Темная мятая туника коричневого цвета похожа на суконную, под ней юбка длинная, темно-серая, почти в пол и поверх — грязный серый фартук. Лицо загорелое, сама крепко сбитая, волосы в узел скручены.
— Очухалась? — голос грубый, сиплый. Смотрит — не улыбнется. — Есть-та хочешь?