Шеварднадзе опасно было злить. В 1989-1990 годах зашла речь об установлении дипломатических отношений с Южной Кореей. В КНДР нервничали, протестовали, требовали отсрочки решения Москвой, по крайней мере, на два года. Приехавший с визитом в Пхеньян Шеварднадзе впервые не был принят недовольным Ким Чен Иром, а его министр иностранных дел в ходе беседы позволил беспрецедентно грубые выпады в адрес Советского Союза. Шеварднадзе сохранил спокойствие, нашёл слова для ответа. Однако эта история имела продолжение. Когда в конце концов было принято политическое решение устанавливать дипотношения с Сеулом, подразумевалась и определённая уступка Пхеньяну. Подписание документа планировалось в Нью-Йорке в сентябре, а сами дипотношения устанавливались бы с 1 января 1991 года. Церемония проходила в одном из кабинетов здания ООН. Перед двумя министрами лежал соответствующий отпечатанный текст, где фигурировала, разумеется, и упомянутая дата установления дипотношений. Представитель Южной Кореи без особой надежды предложил: «А почему бы нам не установить дипотношения прямо сейчас?» Шеварднадзе вынул из кармана ручку, зачеркнул «1 января 1991 года» и вписал «30 сентября 1990 года». Таков урок вежливости, преподанный северянам.
Если говорить о собственно моей работе, то обстановка для неё была самая благоприятная. Месяца через два (я уже успел съездить с делегацией министра на Ближний Восток) меня вызвал Шеварднадзе и спросил, что мне нужно для выполнения своих обязанностей. Я сказал: «Доверие». Шеварднадзе покивал головой — это был карт-бланш. Я получил возможность самостоятельно, без всяких дополнительных «согласований» рассказывать журналистам о деятельности министра как анонимно, так и «на камеру», а также организовывать интервью и пресс-конференции Шеварднадзе и работу журналистского пула, сопровождавшего его во всех зарубежных поездках. В африканское турне Шеварднадзе в феврале 1990 года (семь стран за девять дней) на борт взяли группу журналиста Александра Любимова, которая сняла часовой фильм «Команда». Советскому зрителю впервые показали, как, собственно, работает Министр иностранных дел СССР в зарубежных поездках. Первое телеинтервью в кабинете министра взяла Татьяна Миткова, тогда — корреспондент ЦТ. В интервью Шеварднадзе «Аргументам и фактам» впервые была названа зарплата члена Политбюро — 1200 рублей в месяц.
На министерский самолёт в первый раз попали зарубежные журналисты. Корреспондент японской телекомпании NHK Кадзуо Кобаяси во время перелёта между Владивостоком и Токио взял интервью, которое на следующий день посмотрели миллионы японцев (интерес к нашей стране и советской политике в ту переломную эпоху был во всём мире колоссальным). По дороге из Иркутска в Москву после встречи с госсекретарём США Бейкером полуторачасовое интервью с Шеварднадзе сделал политобозреватель телекомпании CNN Ральф Беглайтер. Для меня как пресс-секретаря оно завершилось большой неприятностью. Несмотря на имевшуюся договорённость о том, что материал будет показан полностью, на экране не появилось ни секунды: пока самолёт находился в воздухе, Ирак вторгся в Кувейт, а в интервью об этом не было ни слова. Показывать столь пространный сюжет без единой ссылки на Ирак уважающий себя новостной канал не мог.