16 апреля эскалация кризиса перешла на новую ступень. Сербы сбили один из круживших над Горажде самолётов НАТО. Угроза массированного натовского авиаудара со всеми вытекающими последствиями стала вполне реальной. Поступали сообщения о том, что к удару по сербским позициям готовятся до тридцати натовских самолётов. К счастью, погодные условия оказались неблагоприятными. В ходе возникшей «тяжёлой паузы» удалось достигнуть договорённости между Акаши и на тот момент главным сербом в Пале Краишником. В ответ на отказ от новых бомбардировок боснийские сербы должны были прекратить обстрел Горажде, отвести военную технику на три километра от центра города, а также отпустить 150 ооновцев, взятых в заложники после первых бомбардировок 10 апреля.
На следующий день, однако, стало ясно, что, принимая на себя эти обязательства, боснийско-сербское руководство не собиралось их выполнять — военная операция продолжалась своим чередом. (Не помог и состоявшийся 16 апреля блиц-визит в Белград Козырева для разговора с Милошевичем.) 17 апреля вновь удалось свести Акаши с вернувшимся в Пале Караджичем. Понимая, что нужно обозначить какой-то «позитив», Караджич с готовностью откликнулся на предложение Акаши осуществить из Горажде медицинскую эвакуацию. «Пойдёмте, объявим об этом журналистам!» — воскликнул он. Я отказался принять участие в импровизированной пресс-конференции, для меня убедительнее выглядел жест стоявшего рядом с Караджичем сербского генерала, который молча отрицательно покачал головой. В таких условиях моё дальнейшее пребывание в Пале теряло смысл. Сказав журналистам, что за последние несколько дней я услышал больше невыполненных обещаний, чем за всю свою предыдущую жизнь, я вернулся в Сараево, откуда вылетел в Загреб.
18 апреля в загребском аэропорту перед посадкой на московский рейс мне сообщили: со мной хочет связаться по телефону Милошевич. Взяв трубку, я в резкой форме сказал президенту всё, что думаю о Караджиче и Младиче. «Но они же не могут меня так обманывать!» — воскликнул шокированный Милошевич. Я сказал, что в создавшихся условиях должен буду уйти в отставку. «Виталий, но вы мне ещё будете звонить?» — реагировал президент (впервые назвав меня по имени).
В московском аэропорту меня ждали журналисты. В общении с ними я сделал заявление, которое пресса вполне справедливо назвала «эмоциональным». Сказал: «России пора прекратить разговоры с боснийскими сербами… Боснийские сербы должны понять, что в лице России они имеют дело с великой державой, а не с банановой республикой. России надо решить, можно ли позволить группе экстремистов использовать политику великой страны для достижения своих целей. Наш ответ однозначен — никогда». И добавил: «Если боснийские сербы произведут ещё хоть один залп в сторону Горажде, разразится огромнейший кризис, который ввергнет сербский народ в катастрофу».