Миссис Трелони вывела меня из задумчивости, легонько похлопав по плечу:
— Не позволяйте ему уезжать из Уайтбора, — сказала она напоследок.
Как будто я могла его удержать!
* * *
Когда я вернулась в гостиную, оказалось, что дядя поднялся к себе, сославшись на усталость.
Это было невиданным знаком доверия с его стороны, учитывая его отношение к Фоигерою. Кеннет в одиночестве сидел у чайного столика возле окна. Конечно, здесь была еще Элспет, услужливым столбиком замершая у дверей, но я посмотрела в ее сторону — и девушка тут же упорхнула, как безгрешная душа из преисподней. Мы остались вдвоем.
Вместе с тем я кожей ощущала десятки, сотни невидимых глаз и ушей, неотрывно следивших за нами. Замок Уайтбор с любопытством приглядывался к гостю. Сверху на нас таращилось круглым глазом витражное окно-роза; бараньи завитки колонн походили на настороженные уши. Стоявший в углу открытый рояль скалился выжидающей черно-белой улыбкой.
Замок явно не одобрял наш тет-а-тет. Не сомневаюсь, что каждое слово, произнесенное здесь, будет непременно доведено до ушей мистера Уэсли. В глубине комнаты за спинкой кресла мелькнуло остренькое полупрозрачное лицо с парой глаз, горящих от любопытства. Один миг — и все исчезло. Я рассердилась. Дьявольщина, даже посреди бальной залы в Триверсе можно было достичь большего уединения, чем здесь! Мысленно я в сотый раз прокляла себя за то, что не решилась поговорить с Кеннетом на балу. Здесь, похоже, нам все равно не позволят.
— У вас выдалось тяжелое утро сегодня, — сочувственно произнес лорд Фонтерой.
Наверное, он тоже ощущал присутствие невидимых наблюдателей. Его обостренное драконье чутье позволяло заметить многое. И все-таки мне было немного обидно от его благопристойного холодноватого тона.
«Просто он давно приспособился прятать от всех свои чувства, — тут же придумала я ему в оправдание. — Ведь ему приходилось постоянно держать в узде своего „внутреннего дракона“, вечно скрывать свои способности перед друзьями и соседями. В результате он настолько преуспел в умении держать лицо, что скрытность стала его второй натурой!»
Рядом с Кеннетом я чувствовала себя беззащитной. У меня-то, в отличие от него, все эмоции были написаны на лице! Сидя рядом, он, потянувшись к чашке, случайно задел ладонью мою руку, и от этого прикосновения у меня сбилось дыхание и вся кожа пошла мурашками.
Я с теплотой подумала, что в этот ужасный день он решил поддержать нас с дядей, а не помчался утешать мисс Рамирес, потерявшую своего самого преданного поклонника. Однако не успела эта мысль отзвучать в моей голове, как Кеннет все испортил, сам заговорив об Эстрелье: