Желание хана пограбить богатые поселения, вот уже несколько лет, не знавших набегов ногайцев, вполне понятно, вот только этим решением он фактически оставил на заклание часть своей орды – убраться ей с территории Галичины и Волыни не дали.
Воевода Григорий Иванович Зерно вывел из многолюдного Галича два полка стрельцов, «надворные» и «стремянные» сотни, с дюжиной «единорогов». И немедленно повел их в степь, перекрывая дорогу домой грабителям. И сразу же отбив все захваченные крымчаками обозы с невольниками из разоренных слобод, которые не успели уйти далеко. Затем развернул свои полки и перекрыл проходы между слободами.
С востока на татар стали напирать бахмутские казаки, отбившие набег и кипящие самой праведной ярости от видения разоренных солеварен. К ним на помощь поспешили стрелецкие сотни, собравшиеся на Северском Донцу. И крымчаки, не пошедшие за воинством хана, и не ушедшие заблаговременно обратно в степь, попали в окружение.
«Удавка» медленно стягивалась вокруг вековых врагов. Пытавшихся вырваться из ловушки ногайцев обстреливали «единороги», штуцера и ружья выкашивали лошадей. Татары начали сдаваться, но «особо упертые», по сказу государя, сражались до конца, пытаясь прорваться в спасительную для них Ногайскую степь.
Таким оказался примерно тысячный отряд, последний, что оставался в здешних краях. И попавший в подготовленную для него ловушку на Черной балке. Ее так назвали по выходившим на склонах пластам каменного угля. Выход с противоположной стороны для грабителей наглухо перекрыли, немногие вылезавшие на склоны безжалостно истреблялись из ружей. А вверху в воздухе взрывалась шрапнель, осыпая дождем из чугунной дроби многочисленных «счастливцев». Что до сих пор избежали ранений и смерти, но теперь на собственной шкуре их ощутившие.
– Воевода! Они кричат о пощаде! Молят оставить их в живых!
– Давно бы так, – усмехнулся Иван Петрович, этого мгновения он давно ожидал, а потому громко приказал:
– Стрельбу прекратить!
«Единороги» замолчали, расчеты обливали горячие стволы водой с уксусом. Из балки слышались громкие крики и стоны раненых татар, и отчаянное ржание умирающих лошадей.
– Пусть выходят! Коней держат в поводу, оружие бросают на землю! И веревки держите наготове – вяжите сразу, окаянных!
Отдав приказ, воевода злорадно усмехнулся, когда на пологих склонах восточного входа показались первые ногайцы – смертельно бледные, в окровавленной одежде, они поднимали открытые ладони, демонстративно показывая, что в них нет оружия. Но их тут же разоружали, тщательно обыскивая и снимая сапоги, и безжалостно вязали веревками, кроме раненых – тем холстинами обматывали раны. И тут требовалось смирить ярость в душе – пленные могут пойти как на обмен, так и на выкуп.