— Послушай, — сказала Анжелика неуверенно, как будто собиралась сообщить что-то неприятное, — мне неловко об этом говорить, но, кажется, Катя…
— Что Катя? — спросил я, похолодев.
— Она и Сапог… В общем, ты сам увидишь. Извини!
И Анжелика быстро ушла, почти убежала от меня.
Не помня себя, я ворвался в зал. Катя сидела рядом с Сапогом, и они о чем-то беседовали. Судя по их лицам, не о глобальных проблемах, а о чем-то гораздо более приятном, причем Сапог положил руку на ее колено.
Большего в тот момент мне и не требовалось, я видел все. То, о чем так тревожился, то, из-за чего ночи не спал, подтвердилось — Катя была с другим. Они оба меня обманывали: я так и видел довольную физиономию Сапога, когда Катя преподнесла ему этот диск. И это было еще самое безобидное из того, что я себе представлял.
Будь я способен в ту минуту рассуждать трезво, все могло бы получиться по-другому. Но сейчас меня на всех парах несло в водоворот. Я так и не помню, что сказал или сделал. Помню только, что Катя побледнела, как мел, и выбежала куда-то. В другой раз я бы поспешил вслед за ней, чтобы оправдаться, объясниться, может быть. Но в этот момент с поразительной четкостью перед глазами встала вечеринка по поводу моего дня рождения. Анжелика тоже убежала тогда, и сделала это потому, что совесть у нее была нечиста, что она была виновата. Вот и Катя убежала поэтому.
Остальное произошло в считанные минуты. Сапог охнул и осел — я достал его кулаком, как давно мечтал. Раздался грохот, визг, все бросились нас разнимать.
* * *
Так я и закончил университет, стал взрослым человеком, готовым к дальнейшей серьезной честной трудовой жизни: оскорбил свою девушку и избил однокурсника, бывшего однокурсника, точнее.
А потом? А что мне было делать потом? Я сидел в комнате. И не в своей, а Витькиной, благо у него была квартира, которую он снимал, и никто не мог помешать мне в моем трудном деле — восстанавливать разрозненные обрывки происшествия, которые я смог запомнить, и связывать их в единое целое. Занятие это было очень сложное и требовало напряжения всех сил, которых оставалось маловато. Помнил я мало чего, кроме одного: случилось что-то очень нехорошее, если не сказать непоправимое.
— Ну и дурак ты, Черных, — сокрушался Витька, пока я ощупывал свою голову, пытаясь выяснить степень ее целости. — Просто идиот! Дубина! Какая тебе, к черту, женитьба, если ты до сих пор все свои проблемы кулаками решаешь! Олух!
Я и сам чувствовал себя полнейшим идиотом, но не столько из-за кулаков, давеча пущенных в ход, сколько из-за того, что плохо помнил все происшедшее.