Каупангер, думал я. Наверное, потрясающее место.
Чтобы написать ей письмо, мне понадобилась неделя. Она обо мне ничего не знала, понятия не имела, как меня зовут, и, вероятнее всего, забыла обо мне в ту самую секунду, когда вышла в тот вечер с дискотеки. Поэтому я выдал себя за другого, но несколько раз упомянул о машинах, чтобы, если получится, она вспомнила меня. Адреса я не оставил: если захочет ответить, придется постараться, а это, казалось мне, заставит ее меня вспомнить.
На той же неделе я подал заявление о приеме в Академию писательского мастерства. Они просили представить двадцать страниц стихотворного или прозаического текста, и я вложил в конверт первые двадцать страниц романа и коротенькое письмо о себе и отправил.
Сейчас, когда я по утрам просыпался и спускался вниз принимать душ и завтракать, снаружи было уже светло. Возле дома кричали чайки, а открывая на кухне окно, мы слышали, как волны разбиваются о шхеры. В школе самые младшие ученики бегали на перемене в свитерах и кроссовках, а старшие сидели, прислонившись к стене и подставив лицо солнцу. Все, что происходило в темноте, когда жизнь словно поглотила меня и даже самая мелочь казалась роковой и судьбоносной, сейчас выглядело невероятным. Сейчас, медленно наполняясь светом, я видел все так, как оно было на самом деле.
И как оно было?
Не так уж и страшно. Вот как.
О, я по-прежнему поглядывал на Лив, когда выпадала возможность незаметно поглазеть на нее, а на уроках английского по спине у меня, бывало, снова пробегали мурашки, когда я смотрел на складную Камиллу, но все ее округлости и формы, такие мягкие и соблазнительные, больше не смущали меня, я вырвался из их плена. Я смотрел на них, и мне это нравилось, но не более того. С Андреа все было иначе, она была особенная, однако если ее украдкой брошенные взгляды и радовали меня, то я притворялся, будто ничего не происходит. Никто не видел, что я чувствую, и она в том числе.
Что же я чувствовал?
Да ничего. Нежность, искрящаяся легкость — недолговечные, они стремительно пролетали мимо, лишенные права существовать.
Однажды я получил письмо из Каупангера.
Читать его прямо на почте я не мог, но ни в гостиной, ни в спальне, валяясь на кровати, читать его тоже было нельзя, нет, все следовало сделать безупречно, поэтому я отложил письмо, поужинал с Нильсом Эриком, выкурил и выпил чашку кофе и лишь потом взял письмо и пошел на берег, где уселся на камень и вскрыл его.
От шхер поднимался сильный запах соли и гнили. Время от времени ветер с фьорда уносил с собой тяжелый, прогретый солнцем воздух, который затем снова медленно насыщался теплом. На вершинах гор по ту сторону фьорда по-прежнему лежал снег, но я отвернулся и посмотрел на деревню: земля приобрела бледно-зеленый оттенок, и несмотря на то что листья на низеньких деревцах и кустиках еще не проклюнулись, мертвыми, как зимой, они не казались, а словно чуяли приближающуюся жизнь.