— Какой «кусок»?
— Такой. Ты своё получил и ещё получишь, а если выставка будет иметь успех, получим с деканом мы тоже: за сообразительность, расторопность и улавливание момента.
Вот о чём, наверное, говорила Тоша. Она, конечно, ни о чём таком не знает, но чувствует.
— А разве соцзаказ не правительство дало?
— Правительство. — Тюбик махнул рукой. — Ты дурак или только притворяешься?
— Почему Сан Саныч не может выполнить соцзаказ, если я добровольно, в его пользу, отказываюсь?!
Тюбик мгновение, вытаращив глаза, смотрит на меня, потом спрашивает шёпотом:
— И ты ему что-нибудь сказал?
— Сказал: «Нарисуешь коров и доярок, соцзаказ!»
— А ещё что сказал?
— А больше ничего.
— Ничего?! — Тюбик облегчённо вздохнул. — Может, и не совсем дурак. О портрете, о деньгах, о коньяке не говорил?
— Нет, — удивился я, — не подумал как-то.
— Ещё не совсем дурак, — подтвердил Тюбик, успокаиваясь, но тут же снова заскрипел: — Значит, так. Связи для тебя. Соцзаказ — для тебя лично, выбит на высоком уровне. Передать другому не имеешь права!
— Разве Сан Саныч не сумеет нарисовать коров?
— Каких коров? При чём тут коровы? Сан Саныч — ремесленник, ты художник, нам нужен талантливый художник, не ремесленник, ясно? Зачем нам ремесленник? Ими пруд пруди. Так же как колхоз — не обычный колхоз.
— Передовой же?!
Тюбик захохотал.
— Директор, то бишь председатель, сговорчивый, понимает сегодняшний момент!
— Не передовой? — Но я тут же забыл о председателе и колхозе. — Если я не поеду в Ленинград, у меня разрушится личная жизнь, — высказал я, наконец, главное.
— Зато ты сделаешь карьеру. Зато ты приобретёшь имя, и перед тобой откроются пути, о которых ты даже не помышляешь в силу отсутствия у тебя пространственного воображения: любые выставки, поездки за границу, деньги, признание. Мы умеем ценить своих художников.
— Тюбик, что ты говоришь?! — воскликнул я растерянно, но тут же заткнулся: с первой минуты и до этой он говорит одно и то же, только я никак не хотел понимать того, что он говорит. — Я не могу ехать в колхоз. Дороже любых выставок и карьеры…
Её лицо подступило, отодвинуло Тюбика с его праведным гневом, с его добротой ко мне, с его щедростью — только она, одна она, грустная, обеспокоенная за меня, сильная, убеждённая в своей правоте.
— Председатель ждёт тебя, понимаешь, тебя! Декан признаёт лишь тебя! — И вдруг Тюбик сморщился, готов заплакать. — Не подложишь же ты мне свинью, а?! Ты погубишь меня. Я обещал… ты испортишь мне отношения с такими людьми!.. Ты сорвёшь большое дело, масштаба которого ты даже не представляешь себе. Я не могу раскрыть тебе всё, но нужен лишь ты, ты. Это не только твой вопрос, это вопрос всего института, и вопрос политический. Часто в жизни приходится выбирать, что ж поделаешь… Многое не зависит от нас. А у тебя под угрозой институт, если ты ослушаешься декана. Он милует, но и казнит, он злопамятный и найдёт, к чему придраться.