— Могу, — согласился Никита, пожав плечами, — но объясните мне ход ваших мыслей.
— Мыслим попросту, ходим по прямой. Я думаю, что ваш художник — агент Дица. Вы там разберитесь на месте.
— Быть не может! Это такой безобидный человек! — воскликнул Никита и добавил чистосердечно: — Но если он немецкий агент, то вряд ли он скажет мне об этом.
— Да, не княжеское дело изуверские допросы вести! Вы только лишнее что-нибудь не брякните… не спугните.
— Я постараюсь. Но я никогда не видел барона Дица.
— А зачем вам его видеть? Большая радость рожу его лицезреть!
— И все-таки, — упорствовал Никита. — Где я могу его увидеть?
— Диц бывает в театрах, в чужих гостиных и в собственном дому. Дома у него, правда, два.
— Где второй?
Пришлось объяснять расположение и второго жилья барона, князь был въедлив.
Этот разговор и привел Оленева к Гагаринскому особняку. После визуального знакомства с Дицем Никита направился в мастерскую к Мюллеру.
К удивлению автора сего повествования, Мюллер на этот раз был трезв и озабочен, если не сказать — зол. Князя он встретил тем не менее разлюбезно, усадил в относительно чистое кресло с высокой спинкой, такие кресла потом стали называться вольтеровскими, и повел вежливый и вполне светский разговор, мол, давненько вас, ваше сиятельство, видно не было, где обретались, в столице дрова опять вздорожали, а зима обещает быть холодной, потому топливо требует экономии.
Никита никак не ожидал увидеть жилье художника в таком запустении, да и сам хозяин, неопрятный, подозрительный, постаревший лет на десять, являл собой словно другого человека. «Похоже, на этот раз проницательность Лядащева его подвела. Зачем королю Фридриху такой жалкий агент?» — подумал Никита и приступил к казуистическому допросу:
— Я ведь к вам по делу, господин Мюллер. Скажите, за какой надобностью приезжал к вам барон Диц?
Мюллер скорчил удивленную гримасу, зябко потер руки.
— Это что за птица? Не знаю такого…
— Как же не знаете, если он у вас был?
— Дак много людей-то ездит. Всех и не упомнишь.
Такого поворота дела Никита никак не ожидал. Невооруженным взглядом было видно, что Мюллер врет. Вид его жилья отметал утверждение о множестве визитеров. Голые стены, волглый, затхлый воздух, чуть теплый очаг указывали на хроническое одиночество художника. Разговор явно зашел в тупик, но Мюллер неожиданно сам помог выйти из щекотливого положения.
— За какой надобой, ваше сиятельство, вам сей барон нужен?
— По делам Академии, — живо отозвался Никита. — Надобность моя касается дел живописных. Оный Диц скупает полотна и, как истый меценат, решил способствовать возрождению русского искусства. Он деньги пожаловал в Академию художеств. Большого благородства человек!