Наконец, в то время, как мой желудок рычит, ставя в известность о прошедших пяти часах после ужина, шаги останавливаются за дверью комнаты. Я выдыхаю с облегчением, мышцы расслабляются. Мне нравится спокойствие, которое накрывает меня, когда нужно действовать. Нет сомнений в том, что спокойствие было внедрено в меня, но мне плевать.
Уже не в первый раз удивляюсь, почему Фитцпатрик и ее начальство считает, что я смогу не пройти их тест. Это то, для чего я родилась. Они не настолько способны, как я, чтобы увидеть различие между террористом, ответственным за бомбардировки невинных студентов, и самих невинных студентов? Это вызывает беспокойство и давит на меня. Сейчас, правда, я отодвигаю все в сторону, таким образом я смогу закончить это задание.
Я повернута к двери, когда моя цель открывает ее и включает свет. Он проницательный, надо отдать ему должное. Массовый убийца, конечно, и, возможно, пьяный, но наблюдательный пьяный массовый убийца. Он сразу же замечает мой ноутбук.
Я пинком захлопываю дверь, в то время как он пытается маневрировать, но даже несмотря на то, что он быстрый, этого недостаточно. Он низкий − шестьдесят пять дюймов (165 см) − что я знаю из информации на флешке, и это факт, на который я полагаюсь. Своей левой рукой я прикрываю его рот. Правой толкаю в шею иглу, которую мне передали.
Он борется пару секунд, но препараты действуют так же быстро, как и я. Мужчина обмякает в моих руках, и я кладу его на пол. Глядя вниз, я борюсь с чувствами. Сочувствие? Сострадание? Может быть, мне немного жаль его жену, хотя вероятно, я оказываю ей услугу в долгосрочной перспективе.
Чувство вины? Ужас? Нет. Это не то же самое, что произошло в КиРТе с АнХлором. Устранение этого человека − справедливость, единственное, что типы вроде него когда-либо могут получить.
Я выключаю камеру ноутбука, и кто бы ни смотрел, остановится на этом моменте. Этот жест говорит “я могу сдать ваш дурацкий тест” более красноречиво, чем слова.
Затем мужчина на полу хватает меня за лодыжки. Я подпрыгиваю, но его захват слабый, дыхание затрудненное, и я легко откидываю руку. Он пытается говорить, но его слова невнятные, поскольку тот теряет контроль над своим языком. Чертовски плохо.
− Восемьдесят шесть детей погибли из-за тебя и сотни взрослых, − говорю ему. − Мне плевать, что ты скажешь.
Он делает глубокий вдох, лицо с усилием напрягается. На этот раз слова становятся понятны.
− Ты думаешь...это...про? Скажи Харрису он...злой ублюдок.
− Я не знаю, о ком ты говоришь. Я не работаю ни на кого по имени Харрис.