В 2008 году как-то пришлось участвовать в подготовке и обсуждении закрытого доклада кабмину России о последствиях экономических реформ «младореформаторов» для экономики России. Тогда цифры по детской беспризорности лишь немногим уступали цифрам двадцатых годов. И это без всяких войн. Тот блок по социальным проблемам готовили не мы, у нас была другая, «экономическая» тема, но цифры я услышал, впечатлился и запомнил.
Однако сейчас меня больше волновало то, как поступит «моя мама». Отправляться в детский дом у меня не было никакого желания. По сути, в это время нормальных детских домов ни в Одессе, нигде либо ещё, попросту небыло. Они больше напоминали воровские притоны. Если кто помнит Жигана из к/ф «Путёвка в жизнь», то такие вот малолетние будущие «жиганы» и составляли основной костяк интернатов и детских домов. Классика детского дома в то время: «Марафет, водка... и девочки!» ©. Хотя, да... Это теперь и моё время!
И в это время Одесса не просто южный приморский город, но, как и Москва, тоже столица. Только не советской империи, а преступного мира этой империи. Я был полностью согласен с Эсфирь Самуиловной, что ничему хорошему там меня не научат, а «барабаить лобазы» (грабить магазины) мне действительно категорически не хотелось. Я непроизвольно сжал ладошки и видимо этим привлёк внимание женщины. Она склонилась над моим лицом:
— Мишенька, ты уже очнулся?! Шо у тебя болит деточка? Ты хочешь кушать?
— Мамочка, не отдавай меня! — я непроизвольно хватаюсь за её руку, всхлипываю и из моих глаз градом катятся слёзы. — Чёрт! Меня опять захлёстывают детские эмоции.
— Да шо ты, Мишенька! Я никогда тебя не оставлю и никому не отдам! — Эсфирь Самуиловна достаёт из кармана фартука огромный носовой платок и начинает утирать мои слёзы, но не удерживается и вскоре сама начинает хлюпать носом.
— Позвольте! Фирочка, дайте мне поговорить с молодым человеком. Я ж всё-таки доктор и это мой пациент! А у Вас он только плачет! К ребёнку надо с лаской, добротой...
«Мама» согласно кивает и поднимается со стула, куда тут же примостился пожилой мужчина с ярко выраженной семитской внешностью. Немного располневший, «средней лохматости» но уже начавший лысеть, в приличном, но слегка поношенном костюме-тройке и опирающийся на солидную трость с набалдашником в виде львиной головы.
— Ну-с, молодой человек, давайте знакомиться. Меня зовут Семён Маркович, я доктор. А тебя, как мне сказали, зовут Миша. Правильно?
— Да, Миша. — в моём горле вдруг стало сухо, и я еле смог прохрипеть эту короткую фразу.