То, что говорит он в ответ, как будто бы справедливо:
Эгист неопытный и слишком молодой,
Напрасно знатностью кичился б родовой:
Не сделав ничего, кому он будет нужен?
Трон — вещь особая: трон должен быть заслужен,
Теперь права на власть не колыбель дает,
Их не наследуют, как землю иль доход.
Они — цена трудов, цена пролитой крови,
Награда мужеству. Кто их достоин внове?
Я…
Но это демагогия. Полифонт предлагает Меропе:
…вспомните тот день, когда на ваш оплот
Пилосцы жадные свершили вдруг налет.
Когда супруг ваш, царь, с двумя детьми своими,
Почти у ваших ног был весь изрублен ими,
Припомните, как я их ярость отражал,
Как, защищая вас, я родину спасал:
Освободил ведь я столицы вашей стены,
И я же отомстил за смерть царя Мессены;
Вот где права мои, и титул мой, и сан…
Однако, как выясняется потом, сам Полифонт убил мужа Меропы, Кресфонта, и двоих их сыновей, после чего завладел троном и «руку мне в крови родимой предлагает», — говорит царица. Мало того — убийцей отца объявлен Эгист, не знающий своего происхождения. Как иностранец, обвиняемый в преступлении, он заточен в тюрьму, и чуть было сама Меропа не пронзила его кинжалом. Только внезапное появление Нарбаса спасло Эгиста.
Сейчас нам трудно оценить «Меропу» так высоко, как ценили ее современники, считая наряду с «Заирой» жемчужиной драматургии Вольтера. Но для того времени она явилась новаторским и даже в некотором роде реалистическим произведением.
Главным для автора были столкновения страстей. «Каждая сцена должна быть битвой. Сцена, в которой двое действующих лиц любят одно и то же, хотят или боятся одного и того же, была бы верхом безвкусицы. (Очень характерное для Вольтера мерило вкуса. — А. А.)», — писал он одному из друзей, комментируя «Меропу». И действительно, накал страстей в этой трагедии бесспорен. Конечно, на наш взгляд, монологи и диалоги излишне выспренни, хотя это хорошие французские стихи, о чем по слабому переводу Г. Шенгели судить трудно, ситуации искусственны, обстановка условна.
Между тем Вольтер вообще считал «главным украшением трагедии простоту и правдивость» и был уверен, что достиг того и другого в «Меропе». Впрочем, на фоне совершенно неправдоподобных нагромождений современных ему драматургов и постановок их трагедий «Меропу» в Комеди франсез действительно можно было счесть образцом простоты и правдивости.
Когда началисо репетиции, он принимал в них самое деятельное участие. Оговаривал каждую сцену, каждое движение. Добивался от актеров не только «дьявола внутри», но и естественности, соответствия жизни, что было тогда совершенным новшеством. Вот два примера. В один из самых патетических моментов актриса пробежала по сцене. До тех пор ни в одной постановке трагедии такие «вульгарные», а точнее — жизненные, естественные движения не допускались. И второй пример: актриса, на взгляд Вольтера, жестикулировала слишком часто и искусственно. На репетиции он привязал ее руку к платью, чтобы лишить возможности злоупотреблять жестами, традиционными и условными. Ей стало неудобно, она рассердилась и сильным и естественным движением оборвала ленту.