Но в «Опыте» Вольтер пойдет гораздо дальше этого первого наброска своей философии истории в предисловии. И главное, круг одного века Людовика XIV, хотя автор и считает его великим веком, уже узок для него. Его заботит теперь «всеобщая обширность».
Неверно было бы, однако, думать, что и прежде он всеобщей обширностью не интересовался. За последние десять лет с успехом прошли трагедии, в которых он обращался к сюжетам из истории разных времен и народов. «Заира» (1732) — Иерусалим крестоносцев, «Аделаида Дюгеклен» (1734) — сюжет из истории Франции, «Альзира» (1736) — Америка конквистадоров, «Фанатизм, или Магомет-пророк» (1740) — Восток эпохи главного героя. Философская сказка «Задиг» — тоже напоминает о мусульманстве и перекликается с «Опытом».
Это не говоря уже о сочинениях более ранних: «Эдипе» — Древняя Греция, «Генриаде» — Франция и Англия XVI–XVII столетий, «Карле XII» — история самая близкая, об «Орлеанской девственнице».
Но всеобщая обширность особенно заинтересовала Вольтера, когда на историческую сцену вышел новый главный персонаж: в 1740-м кронпринц стал прусским королем, и мы уже знаем, какие надежды на его правление возлагали передовые умы Европы и прежде всего сам учитель нового суверена.
Словом, «Опыт о нравах и духе народов» Вольтер начал писать не для одной Эмилии, но и для ее соперника Фридриха II, чтобы расширить круг его идей, дать модели управления миром в прошлом одному из тех, кто претендовал едва ли не на первое место среди управлявших миром в настоящем.
Вместо того чтобы признавать наш мир лучшим из миров, необходимо его переделать. А для того чтобы переделать, нужно изучить, каким он был на протяжении веков и тысячелетий. И наоборот — книга должна была убедить в том, что мир необходимо переделать.
Как историку Вольтеру прежде всего нужно было, реабилитируя факты, пробиться сквозь необозримый хаос их, оставленный предыдущим веком, прозванным «веком Эрудиции».
Маркиза дю Шатле имела немало оснований презирать историю, такую, какой она была до Вольтера. «Я никогда не могла окончить, — говорила она, — ни одной истории новых народов. Я встречаю в ней лишь путаницу событий, множество мелких фактов, без последовательности и связи, тысячу битв, которые ничего не решают… Я отказываюсь от этого изучения, столь же сухого, сколь обширного, оно утомляет ум, не просвещая его».
Сам Вольтер ей сочувствовал: «Она хотела узнать гений, нравы, законы, предрассудки, культуру, искусство (народов. — А. А.) и вместо этого узнавала, что в 3200-м или 3900-м, неважно, в каком году от сотворения мира, один неизвестный царь разбил другого, еще более неизвестного царя, близ города, местоположение которого решительно никто не знает». За этим выражением сочувствия стоит собственная программа, позиции историка. Факты необходимы, но их нужно отбирать и осмыслять: «Не все, что является фактом, заслуживает того, чтобы быть описанным».