Городские ворота протестантской Женевы обычно запираются в определенный час. Но И декабря для Вольтера их оставили открытыми: знали, что прославленный гость приедет позже. Здесь его сразу окружают заботой представители той же семьи Троншенов: городской советник Франсуа — брат Роберта и их кузен Теодор, знаменитый доктор.
Вольтер и его спутники остановились у Франсуа Троншена, обедали на следующий день у Теодора. Прием им был оказан превосходный и тут и там. Две восторженные дамы, не будучи приглашены к обеду, чтобы не пропустить ни одного его слова, даже спрятались за занавеской.
Слава Вольтера была такой громкой, что местные ученые, узнав о его приезде, выразили желание, чтобы он остался здесь навсегда. Многое склоняло его к тому, чтобы и в самом деле поселиться в Женеве.
Здесь не было французских властей, но говорили по-французски. Уже последнее по сравнению с нелюбимым им немецким языком являлось серьезным преимуществом.
Состояние его здоровья было таким плохим, что по Европе пронесся слух о смерти философа. Когда выяснилось, что, к счастью, это ошибка, Фридрих II даже разразился по сему поводу эпиграммой. Но болезни, одолевавшие Вольтера, были настолько серьезны, что поселиться около Теодора Троншена, которому пациент доверял больше, чем всем его коллегам, вместе взятым, было и в самом деле очень разумным.
Кроме того, в Женеве жил и самый любимый из его издателей, Габриель Крамер. Как раз теперь он решил выпустить собрание сочинений Вольтера в 17 томах, форматом в восьмушку листа. Вскоре они с братом издадут и «Опыт о нравах и духе народов».
Место, прекрасное для здоровья больного, кроме того, отличалось превосходным географическим расположением для преследуемого: и Франция рядом, и он свободен, не зависит ни от Людовика XV с его двором, ни от кардинала де Тенсена.
Чудесное впечатление поначалу произвели на Вольтера и жители Женевы, и то, как они его встретили. Один местный пастор, увидев у своего знакомого портрет Вольтера, заметил: «Вот он и оказался среди людей, которые обожают, не преклоняя коленей, посещают, не наскучивая, и не обижаются, застав хозяина в халате…»
Действительно, он чувствовал себя в тихой Женеве так, словно мог все время ходить в халате и домашних туфлях, а не в придворном костюме, как во Франции или Пруссии.
Вольтер писал о женевцах: «Вглядитесь в этих людей, серьезных и проницательных, когда они прогуливаются по улицам, вслушайтесь в их спокойные, неторопливые разговоры!» Ему нравилась привычка горожан останавливаться во время прогулки через каждые десять шагов, чтобы словно вбить своей палкой в почву солидный аргумент. Он с удовольствием беседовал с местными учеными, советниками, даже пасторами. Они слушали, не спеша опровергать то, что он говорил о самом главном и постоянно вызывавшем споры: о религии и человечности, о благополучии всех и каждого. И Вольтер не обижается на то, что может показаться любезным равнодушием аборигенов к новопоселенцу. Напротив, он доволен, что в Женеве на него не накидываются ни для того, чтобы обнять, ни для того, чтобы повалить на землю.