Вольтер (Акимова) - страница 177
Но не одни преследования его домашних спектаклей и театра вообще женевскими ханжами быстро нарушают покой Вольтера на Женевском озере. Снова им овладевают страхи, когда из Парижа доходят вести, что списки «Орлеанской девственницы», да еще в искаженном виде, продолжают распространяться. Это грозит обвинением автора в богохульстве. А что еще может случиться, если рукопись, чего столько людей хочет, напечатают?! Необходимо сделать все, чтобы не допустить ее издания.
И тут новая ужасная весть: лозаннский книгопродавец Грассе собрался выпустить ее в Швейцарии, и снова с искажениями. Конечно, Вольтер немедленно ему написал, просил, требовал, чтобы тот отказался от своего замысла. Ответа не было. Тогда Коллини настоял, чтобы Грассе явился для личных переговоров в Делис. Этот мерзавец привез с собой всего одну страницу искаженной рукописи, на ней только шестнадцать стихотворных строчек, и потребовал от автора выкупа в 50 луидоров. Трудно представить себе, что сделалось с Вольтером! Лицо его покраснело, он весь затрясся от негодования, вырвал из рук Грассе проклятую страницу и велел выгнать его из замка.
Тут же Вольтер, решив поставить все на карту, возбудил судебное дело против издателя, который задумал выпустить пасквиль или пародию на его рукопись. К сожалению, мы не располагаем достаточными подробностями, как при том, что он не признавал себя автором крамольной поэмы, был мотивирован иск. Но так или иначе Грассе был арестован, допрошен и, едва ему удалось освободиться, на следующий день покинул Швейцарию, чья земля оказалась для негодяя слишком горячей.
У истца, однако, было не меньше, чем у ответчика, оснований беспокоиться: а если дело на этом не кончится и захотят установить, кто же автор поэмы? К счастью, суд ограничился тем, что приказал рукой палача сжечь богохульную страницу. Догадка, что возмущенный Вольтер, сам возбудивший дело, написал крамольную поэму, в тупые головы судей не пришла.
Но автора продолжают мучить страхи из-за распространения списков поэмы в Париже. Он боится снова попасть в Бастилию. Мари Луизе приходится даже просить Теодора Троншена как врача успокоить его, объяснить неосновательность опасений. Пациент все понимает умом, но ничего не может поделать с эмоциями, с нервами. Даже во время этой беседы плачет, закрывая лицо руками, и повторяет: «Да, мой друг, я глуп…»
Ему действительно трудно быть спокойным. Другой книготорговец — мы знаем, что в XVIII веке они же были и издателями, и владельцами типографий, — не упуская случая нажиться на сулящих большие прибыли неразрешенных рукописях, задумал выпустить в свет «Век Людовика XV». Это тем более возмутительно, что книга еще не вышла из-под авторского пера,