А чего только этот «сумасшедший», этот «дурак» не предпринимает, чтобы помешать домашнему театру своего бывшего учителя и кумира! Мало того… Руссо изменяет особенно гонимой теперь партии «философов», к которой прежде принадлежал, отказывается впредь сотрудничать в «Энциклопедии». Этого Вольтер никак не может ему простить, хотя более снисходительный д’Аламбер считает, что «Жан-Жак все-таки и теперь служит правому делу». Руссо между тем навлекает в Женеве опасность на самого Вольтера.
Поэтому уже в сентябре 1758-го тот начинает переговоры с де Броссом о покупке имения Турне, совсем близко от французской границы. В октябре — с владельцем Ферне, повторяю, на французской территории, но в часе езды от Женевы, неким голландским полковником. Покупает и то и другое.
И это не случайно, и не от жажды приобретений. «Философы должны иметь три или четыре убежища, подполья…» — объясняет Вольтер в одном из писем. Только имея возможность менять свои убежища — Делис, Турне, Ферне, он может ощущать себя ничьим подданным— ни Людовика XV, ни Фридриха II, ни Швейцарской республики… На поверку, свободы в ней ненамного больше, чем в королевствах. Теперь наконец богатый и независимый, Вольтер на седьмом десятке устроил свою жизнь так, как хотел, занял блистательную стратегическую позицию. Если захочет обидеть Женева — он на французской земле… Если Версаль — он в Швейцарии.
Итак, он становится королем. Но не только потому, что образ жизни его в самом деле независим и роскошен. Прежде всего он король мысли, арбитр справедливости.
ГЛАВА 2
ЛИССАБОН РАЗРУШЕН…
Делис далеко от Лиссабона, и Вольтер, его близкие, дом, сад, виноградник, конюшня не пострадали от того, что была разрушена португальская столица. Но если землетрясение докатилось до Италии и Северной Африки, затронуло Англию, Скандинавию, Азорские острова и, по одному из бюллетеней, доходивших до Женевы, оказалось ударом по всей Европе, то не меньшим ударом было оно и для Вольтера. Не меньшие последствия имело для его внешней и духовной биографии и умственной жизни общества.
Когда 1 ноября 1755 года в Делис задрожали оконные стекла, никто и сам хозяин сразу не поняли, что это значит, и тем более не мог предвидеть, как далеко разойдутся круги от катастрофы. Но скоро стали доходить страшные известия о землетрясении. Оно разрушило одну из европейских столиц и крупнейший центр мировой морской торговли. Сперва доносились еще туманные слухи. Но вскоре за ними последовали письма очевидцев, бюллетени с ужасными подробностями. Десятки тысяч людей погибли вместе с рухнувшими домами. Не меньше оно застало в церквах и соборах: 1 ноября — день поминовения усопших. Молясь за них, верующие сами были убиты: кого раздавило, кто сгорел между развалинами от возникших в изобилии пожаров. Точное число жертв в Лиссабоне неизвестно, но предполагали — сто тысяч. Уже этого одного, не говоря о том, что земля заколыхалась и в других странах, было достаточно, чтобы волнение охватило все народы, все слои общества. В салонах, в тавернах, в мануфактурах и мастерских не говорили ни о чем другом.