Бумагу, которую заставили юношу написать, обращаясь к милости короля, Лабарр превратил в обвинительный акт: «Это «если» разве что-нибудь доказывает? Разве это «если» что-либо подтверждает? Разве это доказательство, скажите, варвары? Я не включал никакого условия в мой ответ, и я говорю без всякого «если», вы — тигры, от которых следовало бы очистить землю». Действительно, он был воспитан «Философским словарем» Вольтера. И действительно, с ним расправились «тигры».
По приговору Лабарр должен был принести публичное покаяние. Затем у него должен был быть вырван язык, отсечена рука и вместе с телом брошена в огонь. И все это — после пыток. Имущество его — по тому же приговору — конфисковано. «Философский словарь», найденный у казненного, сожгли на том же костре.
Д’Эталонд заочно был приговорен к такому же суровому наказанию: у него должен был быть не только вырван язык, но и у входа в главный городской собор отрублена рука, и на медленный огонь костра его бы бросили живым.
Дело подлежало пересмотру в Парижском парламенте. Но оно составляло 6 тысяч страниц, включая показания 120 свидетелей, передававших разные слухи о религиозном вольнодумстве осужденных юношей (Вольтер называл их шалунами). Конечно же, парламент Парижа, переживая в то время политический кризис, предпочел не затруднять себя чтением такого громоздкого дела и большинством двух голосов приговор утвердил.
«Неужели, — спрашивает Вольтер под именем д’Эталонда, — в трибунале, который руководствовался бы человечностью и разумом, было бы достаточно перевеса в два голоса, чтобы приговорить невиновных людей к такой смертной казни, которой подвергают отцеубийц?»
Однако Лабарра именно так казнили. Даже если стать на точку зрения французского законодательства того времени, наказание не соответствовало преступлениям, если бы они и были совершены. Процесс и приговор произвели огромное впечатление на передовые умы всей Европы. Вольтер писал: «Рим думает об этом деле то же, что Петербург, Астрахань и Казань».
Однако и посмертной реабилитации Лабарра и прижизненной — д’Эталонда при своей жизни он не сумел добиться. Обращение 1775 года к королю осталось без последствий, хотя на престоле был уже Людовик XVI. Заслугой Вольтера, он не давал забыть об этом деле, можно счесть лишь помилование д’Эталонда в 1788 году.
Понадобилось бы еще очень много страниц, чтобы даже вкратце рассказать обо всех делах адвоката справедливости.
Развязка последнего дела Лалли, как и оправдание д’Эталонда, последовала уже после смерти защитника.
Вольтер всегда апеллировал к суду общественного мнения, считая его «верховным трибуналом». И он не ошибался. Общественное мнение помогало. Причем Вольтера поддерживала не только образованная часть третьего сословия — ей были адресованы его памфлеты, трактаты и брошюры, реляции, — парижская толпа, кричащая о реабилитации Каласа, но и аристократы, зараженные просветительскими идеями, подпадавшие под влияние Вольтера через посредство его друзей или даже врачей и слуг. Не случайно он писал д’Аламберу: «Любезный философ, Вы объявляете себя врагом высокопоставленных лиц и льстецов. Но эти высокопоставленные лица при случае оказывают покровительство, они могут сделать добро, они презирают суеверия и не будут преследовать философов, если те будут с ними вежливо обходиться».