Решение принято. 4 февраля 1778 года Вольтер, сопровождаемый Ваньером, камердинером и слугой, покидает Ферне. (Мадам Дени уехала на два дня раньше.) Он обещает жителям села через несколько недель вернуться. «Колония во мне нуждается», — мы уже знаем, что эта мысль с ним неразлучна.
Поездка сопровождается триумфами, превосходящими все предыдущие. Знаменит ответ Вольтера таможенникам на границе на традиционный вопрос, не везет ли он какой-нибудь контрабанды: «Единственный контрабандный товар — это я», или: «Контрабанда — это я сам».
На шестой день путешествия Вольтер приезжает в Париж в самом превосходном расположении духа.
По чудесному совпадению он поселился в том же самом доме на улице Бон, где некогда — боже, как это было давно! — жил у маркизы де Берньер, написал там несколько песен «Лиги». Теперь отель принадлежит его любимой названой дочери, маркизе де Вийет.
Наконец-то Вольтер встретился со своим «ангелом-хранителем», графом д’Аржанталем, с герцогом де Ришелье! Сколько лет они лишь переписывались!
Приезд «пророка», «апостола» прямо-таки наэлектризовал Париж. Когда его экипаж проезжал по улицам, родители показывали на великого человека детям и вспоминали историю защиты Каласа.
Но, кроме славы писателя, философа, ученого, адвоката справедливости, внимание публики привлекала и странность вида Вольтера… Красный, окаймленный горностаем костюм, черный ненапудренный парик с длинными локонами, тоже красная, странного фасона шляпа, отделанная мехом, как бы принадлежали давно отошедшему времени. Старомодная, взятая из Ферне громоздкая карета, синяя с серебряными звездами, тоже давала пищу острословам. Но, конечно, преобладали восхищение и преклонение.
А Версаль молчал, скрывая свое замешательство и неудовольствие. Вести, доходившие оттуда на улицу Бон, отнюдь не подтверждали ожиданий «фернейского патриарха». Мария-Антуанетта, правда, проявила интерес к запретному плоду, ей даже хотелось бы своими глазами увидеть это древо познания. Беспутный граф д’Артуа, будущий король, а тогда еще юноша, хотел бы сблизиться с прославленным вольнодумцем. Граф Прованский, напротив, подчеркивал полное свое равнодушие к приезду великого человека.
Не удивительно, что, когда Людовику XVI доложили об этом событии — именно так воспринималось появление изгнанника после почти тридцати лет отсутствия, — его величество рассеянно переспросил:
— Месье де Вольтер? Ах да, я знаю, он в Париже, и без моего разрешения…
Рассказывали, он даже приказал проверить, не дал ли его отец и предшественник прямого распоряжения о запрете Вольтеру приезжать в Париж. Подобного документа не обнаружили, и король официально никак не проявил своего отношения, к тому, чем был недоволен. Духовенство тоже пришло в движение не сразу.