А для этого в мире, где деньги значат все, надо прежде всего быть богатым. И Вольтер — недаром это годы регентства — не брезговал спекуляциями, хотя показав себя мудрым финансистом, если верить первой версии, устоял от всеобщего увлечения системой Ло. Богатство нужно не только для того, чтобы чувствовать себя независимым как писатель, но и чтобы создать себе земной рай.
Однако он думает не об одном себе. Должно же быть на земле место, где есть и всеобщее благоденствие, и всеобщее равенство!
И такое место, земной рай, находится. В 1722 году Вольтер второй раз отправляется в Голландию (и Бельгию), но не по приказу отца и не в свите посла. Словно бы его везет подруга, рыжая, не слишком привлекательная, старше его тремя или четырьмя годами, маркиза де Рюпельмонд. Но это не только увеселительная поездка. В Гааге он собирает дополнительные материалы для поэмы «Лига» и «пробудет там, пока не будет иметь все, чтобы ее окончить».
Но там же он находит и свой идеал живой сегодняшней жизни. Вот что 7 октября он пишет своей постоянной поверенной и подруге президентше де Верньер: «Нет ничего более приятного, чем Гаага, когда ее удостаивает своим посещением солнце. Здесь не видишь тогда ничего, кроме лужаек, зеленых деревьев, каналов. Между Гаагой и Амстердамом — земной рай. Я с уважением смотрел на этот всемирный магазин. В порту больше тысячи кораблей. Среди пятисот тысяч жителей Амстердама ни одного бездельника, ни одного петиметра (то, что мы называем пижон. — А. А.), ни одного высокомерного вельможи. Мы встретили Пансионария (правителя Нидерландов. — А. А.), он шел пешком, без лакеев, среди простого народа. И не видно было вокруг никого, кто хотел бы снискать его расположение. Здесь никто не взбирается на забор, чтобы поглазеть на проходящего принца. Никто не ценит ничего, кроме труда и скромности. В Гааге больше слуг народа, чем посланников. Я жил здесь, деля время между работой и развлечениями, и видел разницу между «по-голландски» и «по-французски». Мы посетили местную оперу, просто отвратительную. Но в качестве реванша я видел священников-кальвинистов, армян, социниан, видел раввинов и баптистов, которые прекрасно между собой сговаривались, в доказательствах каждого из них была своя правда».
Эта поездка — как бы преддверие лет, позже прожитых Вольтером в Англии. Это письмо — как бы эскиз «Философических писем». Уже здесь есть то скрытое, то явное противопоставление уклада жизни чужой страны с ее всеобщим процветанием, религиозной терпимостью, равенством, простотой нравов укладу жизни Франции, та же интонация восхищения, смешанного с мягким юмором.