Сталин пренебрёг теми нормативами, правилами и уставами, которые святы для военных и, как вспоминал бывший начальник Главного оперативного управления Генштаба генерал С. М. Штеменко, «на карте, отражавшей замысел операции, Верховный молча зачеркнул ту часть разгранлинии, которая отрезала 1-й Украинский фронт от Берлина, довёл её до населённого пункта Люббен (60 километров к юго-востоку от столицы) и оборвал».
— Кто первый ворвётся, тот пусть и берёт Берлин, — прокомментировал Верховный после совещания своё политическое решение. Этим он заставил командующего 1-м Белорусским фронтом торопиться и действовать с оглядкой на соседей. Это скажется очень скоро, в первые же часы атак на Зееловские высоты.
В какой-то степени Г. К. Жуков копировал Верховного, когда спросил своих командармов: «Кто первым войдёт туда?» Играл на честолюбии. Знал огромную силу этого чувства, включающего в человеке всё: и волю, и сверхсилы, и непреклонность, граничащую с жестокостью. Впрочем, жестокость на войне не самое худшее качество солдата, а особенно командира. В своё время маршал читал трактаты Мольтке, что даёт нам право предположить, что Жуков всё-таки владел немецким языком. Некоторые его выводы и умозаключения выучил наизусть. Некоторые сами глубоко врезались в память, будоражили сознание своей противоречивостью и точностью, как, например, это: «Высшей формой милосердия на войне является жестокость…»
Задача для ударной группировки 1-го Белорусского фронта стояла непростая. Немцы создали вокруг Берлина глухую оборону. Особенно высокой её оперативно-тактическая плотность была на Кюстринском направлении в районе Зеелова и окрестных высот. Главный удар наносили пять общевойсковых и две танковые армии, сосредоточенные на Кюстринском плацдарме. Пехота должна была прорвать линию обороны и создать благоприятные условия для ввода в прорыв бронетанковых соединений.
Согласно плану, 1-я гвардейская танковая армия Катукова вводилась в прорыв в полосе 8-й гвардейской армии Чуйкова после выхода последней на рубеж Зеелов — Долгелин — Альт — Малиш. Удар планировался мощным и стремительным. «Мы были сильны, как никогда», — вспоминал Бабаджанян. 2-я гвардейская танковая армия с задачей такого же характера вводилась в полосе 5-й гвардейской армии и должна была действовать севернее.
Участник последнего штурма, в то время генерал-лейтенант и заместитель командующего 1-й танковой армией генерал-лейтенант А. Л. Гетман[37] писал: «К началу операции 1-я гвардейская танковая армия имела в своём составе три корпуса — 11-й и 11-й гвардейский танковые и 8-й гвардейский механизированный. Она по решению командарма вводилась в прорыв в одноэшелонном построении, что должно было обеспечить нанесение мощного первоначального удара».