— Рабат, вы увидите это, самый прекрасный город в Африке, — уверяет нас гид Мухаммед.
Он уроженец и большой патриот Рабата. Высокий, худощавый, смуглый брюнет с курчавыми волосами, округлыми чертами лица и исключительно мягкими манерами. Говорит он, как бы смущенно улыбаясь, и смотрит почти робко. Впечатление такое, что и свои небольшие усы он отпустил, и слегка затемненные очки надел специально для того, чтобы придать себе больше уверенности и солидности. Для учителя по профессии он малоразговорчив, хотя вовсе не замкнут. Свободно владеет испанским языком, чем обычно марокканские интеллигенты отличаются от своих тунисских и алжирских собратьев. Но он далек от того, чтобы гордиться этим.
— Обратите внимание, — говорит Мухаммед, указывая на какую-нибудь испанскую, французскую или английскую вывеску, — здесь даже нет арабского перевода иностранного названия. Пока что в этом никто и не нуждается. Но не означает ли это, что кое-кто на Западе хотел бы увековечить такое положение?
Мухаммед вежлив, внимателен, старается отвечать на все вопросы и, в отличие от некоторых других гидов, не изображает глухого, когда это ему выгодно. Он — араб и поклонник всего арабского, однако со знанием дела расскажет и о берберах: местах, где живут их племена в горах Атласа, геометрических фигурах, лежащих в основе берберского орнамента. Мусульманин, он много рассказывает о мечетях в Марокко, хотя особой религиозностью не отличается, как и большинство интеллигенции Магриба. Но на эту тему он настойчиво избегает подробного разговора. Для марокканцев ислам — не только религия. Это кодекс поведения в быту и обществе, свод правил на все случаи жизни, а главное — то, что отделяет «своих» от «чужих».
На следующий день мы начинаем осмотр города. Из-за жары Мухаммед сменил черный костюм с галстуком на полосатую тонкую джеллябу — балахон, к которому иногда добавляется капюшон. Однако его голова, привычная к африканскому солнцу, всегда непокрыта. В Марокко сегодня это обычно свойственно молодежи (Мухаммеду на вид лет 30) или «осовременившейся» части населения. Головной убор — феска городского торговца или ремесленника, тюрбан кочевника, широкополая соломенная шляпа горца из Рифа — отличает в этой стране людей религиозных, консервативных, придерживающихся старинных обычаев. Такие есть и в Рабате. По большинство здесь одето по-европейски.
По Рабату надо ходить не спеша, внимательно вглядываясь в его лицо. Только тогда оно начнет открываться и даже улыбаться. Из окна автобуса или автомобиля успеваешь заметить лишь широкие просторы площадей и улиц, которые как бы продолжают окружающие город равнины, трех-четырехэтажные дома, мелькающие вывески кафе и лавок. Никакого блеска и шика, ничего «столичного». Даже путеводители не отрицают этой поражающей с первого взгляда неброскости Рабата, называя ее «провинциальным очарованием». Прогуливаясь по городу пешком, убеждаешься, что очарования здесь больше, чем провинциальности. Воздух в городе удивительно чист. Элегантная белизна зданий подчеркнута обильной зеленью парков, аллей и бульваров. Впрочем, «бульвар» здесь означает просто улицу, как в Алжире, и может не иметь ни одного деревца. Тем не менее запах цветов в Рабате явно забивает запах бензина, выхлопных пазов или раскаленного асфальта. Движение здесь менее интенсивное, чем в Алжире и Тунисе, хотя на центральных улицах, как и всюду теперь, почти невозможно найти у тротуара свободное место, чтобы поставить машину.