Недалеко отсюда у нас была остановка в тенистой аллее, по обе стороны которой — сплошь плантации цитрусовых. Мы поговорили с появившимся вскоре парнем почти городского вида. Оказалось, это сын местного хозяина, дом которого возвышался вдали от дороги.
— У моего отца, — сказал он, — две тысячи пятьсот апельсиновых деревьев. Выращивает он также клемантины и другие фрукты. Урожай с каждого дерева три или четыре центнера в год.
Сын хозяина не сказал нам ничего ни о доходе семьи, ни о батраках. Заметил лишь, что «семья сама справляется с хозяйством». Что ж, в многодетных семьях крестьян Марокко особой нужды в работниках нет: всегда налицо 5–6 взрослых парней. Но, судя по одежде парня и количеству деревьев, на безбедную жизнь им хватало. Только такие, очевидно, зажиточные хозяева и не бегут из деревни в город в поисках заработка. Впрочем, по словам нашего собеседника, в нескольких километрах от их хозяйства начинались земли кооператива, в котором, надо полагать, трудились менее состоятельные люди, ибо кооператив владел всего 5 тыс. апельсиновых деревьев.
В невообразимой жаре и духоте мы проехали Сук аль-Арбаа аль-Гарб, где нас поразил висевший через улицу транспарант: «Профилактика лучше, чем лечение». Миновали здание старой таможни у выезда из французской зоны в испанскую, на которые была разделена страна в годы иностранного протектората (1912–1956). Сразу после ликвидации протектората марокканцы буквально уничтожили таможню. Так она и стоит до сих пор — пустая, с разбитыми окнами и выломанными дверями. Однако на территории бывшей испанской зоны до сих пор часты рекламные шиты с названиями промышленных, торговых, аграрных и финансовых компаний Испании. Через полтора часа пути достигли Лараша, небольшого приморского городка с преобладанием архитектуры испанского типа, надписей и вывесок на испанском языке.
Судя по ним, испанские предприниматели заняты разведением лошадей, выращиванием цветов и фруктов.
— Главное производство здесь, — говорит Мухаммед, — выделка кирпича и добыча соли.
Как это не вяжется с экзотически-романтическим впечатлением от белых, с цветными наличниками и решетками на окнах домов Лараша, его тенистых балконов, балюстрад, крытых галерей и башенок!
Дорога на Танжер отсюда идет вдоль океана то среди редкого африканского леса, то между красно-зеленых холмов. Города можно достичь по прямой, как бы срезая «крайний северо-запад» Африки и отдаляясь от Атлантики. Но можно, минуя гроты мифического Геркулеса, добраться вдоль берега до мыса Спартель. Высоко вздымаясь над окрестными холмами, он еще выше нависает над плещущимися под ним волнами. Густо покрытый вечнозеленой африканской растительностью, утес с минаретообразным маяком, подобно волнорезу, разделяет воды Атлантического океана (слева, на западе) и Гибралтарского пролива (справа, на севере). Кажется, что именно здесь, в этом уголке Марокко, как бы сливаются воедино, примиряются контрасты столь многообразной страны, одновременно средиземноморской и атлантической, восточной и африканской, арабской и берберской. Именно здесь меньше всего спорят друг с другом синева вод и бирюза неба, охристость почвы и зелень кустарника, золото солнца и мглистость тени, незаметно переходящие друг в друга холмы и равнина…