Я не заметила, как пролетело время, так непринужденно и хорошо себя чувствовала в их компании. Когда настенные часы с кукушкой пробили одиннадцать, я засобиралась домой. Находиться дольше в гостях становилось неприличным, тем более что Леха уже, не стесняясь, широко зевал, и мама Германа выглядела особенно усталой.
Герман пошел меня провожать, хоть я и посопротивлялась из вежливости. На самом деле до ужаса не хотелось с ним расставаться, и я была рада лишним нескольким минутам, что проведу в его обществе. Дождик немного ослабел, и можно было идти медленно, оттягивая момент прощания.
— Твоя мама не очень хорошо себе чувствует? — задала я вопрос, который не давал мне покоя.
— У нее приобретенный порог сердца, — немного помолчав, ответил Герман. — Это началось после смерти отца…
Я думала, он еще что-то расскажет, но он замолчал, явно не собираясь развивать эту или какую-нибудь другую тему.
Не так я себе представляла обратный путь. Не думала, что придется клещами вытягивать из него слова. Он находился в каком-то подавленном состоянии, как мне показалось. И причин уныния я не видела. Все же было хорошо, пока мы не вышли на улицу. За столом он веселился вместе со всеми. А сейчас молчал, явно не желая разговаривать.
В общем, от такой прогулки я тоже не получала никакого удовольствия. Больше ни о чем его не спрашивала и была даже рада, когда мы остановились на крылечке моего дома, чтобы попрощаться.
— Ну, пока?
Я достала ключ и вставила его в замочную скважину. Удивительно, но Герман не спешил уходить.
— Зайдешь на чашечку кофе? — скорее из вежливости, чем желания, предложила я. Честно говоря, меня напрягало и немного обижало его молчание.
— Нет, — мотнул он головой, — поздно уже.
— Тогда, спокойной ночи.
Я открыла дверь, но он придержал меня за руку, не пуская зайти в дом. Я посмотрела на него и поразилась выражению грусти в глазах. Никогда еще она не была такой глубокой.
— Что случилось? — Вопрос вырвался непроизвольно.
— Ничего. Все было просто замечательно, — ответил Герман и торопливо поцеловал меня в щеку. — Я бы хотел, чтобы ты больше мне доверяла…
Он наклонился так близко к моему лицу, что его глаза показались мне озерами грусти, с хорошо просматриваемым дном сквозь чистую воду. В какой-то момент я подумала, что Герман сейчас поцелует меня, но он отодвинулся и сказал только:
— Спокойной ночи, Софья.
А потом ушел. Я еще какое-то время стояла на крыльце, размышляя о причине столь странного поведения. Ничего путного в голову не шло. Вернее, мыслей было столько, что они теснили друг друга, пока голова не разболелась. Лучшее, что могла сделать, это отправиться спать, придя к философскому умозаключению, что утро вечера мудренее.