— Светлого дня, — говорит Марика.
— И яркого солнца, — отвечает ей айвинец. Лицо девушки бледно-серое, а под глазами виднеются черные мешки. — Я не помню, что бы мы добрались до Ваишено… Сколько я был в беспамятстве?
— Две ночи, — рассказывает лучница. — Знахарка сказала еще день, и она сама проткнет тебе сердце кинжалом.
— Чтобы не мучился?
— Чтобы проваливал… — криво усмехается девушка. — Травница не слишком жалует… чужаков.
— Ясно. Стало быть, мне нужно уходить.
— Если сможешь подняться, — с иронией подмечает Марика.
— Что же, побудешь пока моей защитницей от грозной женщины?
— Куда я денусь…
Но уже на следующий день Ильясу приходится поднять отяжелевшее тело и, опираясь на с виду хрупкую девушку, пройти в ее дом.
— Ты живешь здесь? — удивленно спрашивает он, глядя на покосившуюся деревянную избу.
— Да, — с вызовом отвечает лучница.
Внутри в доме уютно, но, куда ни глянь, бросается в глаза запустение: доски в полу кое-где прогнили и провались, дверь просела и открывается с трудом, а скатерть на столе чиста и бела, но, если приглядеться, видны на ней залатанные дыры. В спертом воздухе пахнет сыростью. Все вокруг обветшало и износилось, выглядит удручающе-старым.
Марика помогает мужчине сесть на скамью, и он, облокотившись на стену, закрывает от усталости глаза. А сам думает, как так вышло, что молодая девушка живет в деревне совсем одна. В доме не видно ничьего присутствия: ни любящей матери, ни сурового отца, ни верного мужа или шебутных, непоседливых детей.
— Ты родилась в Ваишено?
— Да, — неохотно признается девушка.
На дне ее темных, как патока, глаз плещется тоска. Если бы Ильяс не видел на своем веку ягши, он бы подумал, что она ведьма, наделенная колдовским даром и чурающаяся чужого присутствия. Но хозяйка старого дома, сразу видно, на волшбу не способна. Тогда что?
— Марика, а где все твои? Почему ты живешь одна?
— Родители умерли, — отрешенно она говорит.
— А жених?
— Нет его… Но раньше я ждала, что он вернется. И только сейчас вдруг поняла, что нет. Он давно счастлив с… — не решается она сказать имя, — другой, — девушка мрачно улыбается.
А у айвинца в сердце щемит от этой грусти в ее глазах.
* * *
Марика неодобрительно морщится, наблюдая, как ее гость, едва затянулась кровящая рана, принимается колоть дрова. В стороны летят мелкие щепки, когда Ильяс, ловко орудуя топором, рубит дерево.
— Я могла бы сделать это сама, — произносит она, вздергивая маленький носик, покрытый россыпью рыжих веснушек.
Айвинец широко ей улыбается:
— Сама-сама, — дразнит он. — Сколько можно!
Еще недавно девушка