хотела таскать из колодца воду,
сама приподнимать тяжелые катки с оставшимися с зимы соленьями и чинить, после его замечания, свое жилище. Но мало-помалу Ильяс стал перекладывать этот тяжкий труд с ее хрупких плеч на свои, мужские и крепкие. И хотя Марика никому в этом не признается, даже самой себе, поведение айвинца и его помощь приносят ей тайное удовольствие, которое она пытается ото всех скрыть. И ощущает, что в ее маленьком шатком мире как будто бы снова возникает когда-то утерянное безмятежное спокойствие.
Рядом слышится жалкий скул. Они оборачиваются и видят исхудавшего, истощенного грязного пса. Волкодав подбегает к девушке, виляя хвостом, и вылизывает ее лицо и руки.
— Вернулся! — счастливо кричит она Ильясу. — Клык вернулся!
И мужчина чувствует, как по его телу разливается тепло. Он улыбается, видя ее радость. А затем принимается дальше колоть дрова.
А где-то в голове вдруг возникают слова старого друга…
— В Айвин, домой, хочешь вернуться?
— Да. Скоро удастся?
— Никогда.
— Умру?
— Не надейся так скоро. Но в Лиесе наконец ты обретешь душевный покой.
Ильяс понимает, что уже не сможет уехать из маленькой неприметной деревни Ваишено, в которую завел его путь. Разве сможет он оставить девушку, чья душа подобна жаркой айвинской пустыне?..
* * *
— Ларре! — раздается назойливый голос. — Ларре!
Он поворачивается на другой бок, не желая дальше слышать этот неприятный звук.
— Ларре, вставай!
Норт нехотя распахивает глаза.
— Нам нужно идти. Немедленно! Берг послал подкрепление… Это ловушка. Нам необходимо быстрей уходить.
Таррум недоуменно смотрит на лицо мужчины, нависающего над ним и закрывающего своей громоздкой фигурой ясное небо. Не сразу он узнает в этом чумазом, покрытом слоем грязи, копоти и запекшейся крови человеке своего друга, Лени Бидрижа.
— Поднимайся, давай, вйан тебя раздери! — ропщет муж Асии.
В висках у Ларре стучит. Любой звук отдает в ушах громким эхом. Перед глазами все шатается, растекается, будто акварельная краска по мокрой бумаге. А тело все тяжелое, непослушное, ватное.
Он удивленно озирается вокруг. Кровь лежит всюду, подобно осенним ярким листьям, и нигде нет даже маленького светлого пятна, клочка чистой и нетронутой земли. Видит тела, усеивающие ее, словно упавшие зрелые яблоки. Мертвецы страшны, и несет от них так, что из глаз от резкого запаха брызгают слезы. Кое-где поспевают полакомиться уже первые падальщики — вездесущие грифы.
Таррум подносит руку к лицу, пытаясь стереть с него застывшую, будто краску, сухую кровь. Осознание приходит к нему не сразу.