Волк может продержаться без пищи куда больше, чем человек. Особенного удовольствия в этом нет, но в целом такое пребывание для нас вполне сносно. Фасции слишком хорошо осведомлены о звериной жизни и на меня тратиться не хотят. Но держат — на привези, не ведомо чего поджидая. И выпускают лишь, чтобы поиграть, в иной раз потренироваться выпустить наружу свою мертвею, насквозь прогнившую сущность.
А однажды я вижу ее. Асию. Она идет по коридорам катакомб — единственная имеющая здесь запах. Но мне вдруг кажется, что даже ее насыщенный приторно-цветочный аромат потух и угас во мрачном инквизиторском подземелье, и я едва чую его, слабо тлеющий следом за нари.
На секунду я испытываю сожаление от того, что мне не удалось ее убить. Не поквиталась… Упустила жизнь лживой женщины меж своих лап, ее невесомая душа в последний миг выскользнула из моих острых когтей. Я нанесла нари удар, но та выкарабкалась из того омута забвения, на которое должен был навлечь ее мой нож, стащенный в поместье Ларре Таррума.
Асия Бидриж внезапно поворачивается, будто ощутив прикосновение направленного на нее внимательного взора, и я замечаю ее взгляд. Силы были бы — вздрогнула. До того отчаянно пустым он выглядит. Лицо все изможденное, высохшее. Особенно выбиваются на нем торчащие острые скулы и покрытые трещинами, сухие губы, которые вдруг с надеждой неясно шепчут: «Помоги…»
Показалось? Нет. Но она тут же отворачивается, следуя за впереди идущим карателем. Только и развивается за спиной серый плащ…
Неужели ты думаешь, женщина, что я, оказавшаяся здесь из-за твоего злого умысла, захочу тебе помогать? Да и разве я в силах…
А сама снова пытаюсь слизать падающие сверху капли. До чего они сладки… Дурманят сильнее, чем лишающие воли цветы, растущие лишь на юге Лиеса. Если я когда-нибудь выйду отсюда, то выпью больше, чем смогла бы раньше только представить. Накинусь на воду, глотая ее так жадно, что она будет стекать по моей шее, делая шерсть противно-мокрой.
Вода… Мечтала ли я о чем-то больше, чем сейчас?
И Айсбенг, весь состоящий из нее, покрытый искрящимися снегами и прозрачными льдами, уже не кажется мне таким уж мрачным и страшным. Мой родной дом.
А здесь я уже потеряла ощущение времени. В тесном подземном мешке я будто бы провела уже вечность. Но все же он благословение от ужасающего внимания инквизиторов, наслаждающихся пытками, словно веселыми, шумными сборищами.
Шаги карателей отдают звоном в моих ушах. Из-за них я вся покрываясь мурашками, и жесткая шерсть встает дыбом от страха. Они приближаются, а мне хочется все сильнее прижаться к стене, слившись с чернильной тенью, и, когда они все-таки входят, как щенок, жалобно заскулить.