Свобода пьянит креплёным вином. Азарт, погоня, чужое пораженье… Жизнь под шкурой, как щедрый подарок. Ларре бежит вперёд.
Север ждёт его, гостеприимно распахивает двери. Будто нарочно, перед ним с охотой расступается лес, не цепляясь ветвями за шерсть. Снег подбрасывает вверх тугой пружиной, не позволяя вязнуть. А ветер подгоняет сделать новый прыжок и мчаться без оглядки.
Вьюга кружит над зверем, но не мешает, а баюкает, словно мать. Айсбенг раскрашен одной белой краской, сквозь которую углём просачивается мгла. Снежинка оседает на морду, и зверь чихает, стряхивая её.
Когда он слышит волчью песнь, всё внутри сжимается, напрягается. Вой будоражит и волнует душу. Хочется тоже поднять кверху пасть, приняв вызов, но ещё слишком рано заявлять о своём присутствии. Волки воют, и ветер разносит этот тревожный звук эхом по зимнему лесу, не встречая ответа. Песнь кружит голову, но он до скрежета стискивает зубы.
И тогда чует след. Сначала тонкий, едва уловимый, словно нить. Потом он нарастает и усиливается до той поры, что в нём хочется спьяну купаться. От удовольствия зверь замирает и с восторгом водит носом. Хвоя и свежесть. Чёрная шерсть. Волчица с горящим сердцем и тёплыми янтарными глазами. Лия. Имя ложится желанной сладостью на языке.
Она рядом, и одно это знание способно согреть в холодную ночь. Нетерпение заставляет быстрее гнать лапы. К ней, его душе и сердцу.
Но вдруг всё меняется. Резкая горечь неожиданно заставляет оскалиться. Шерсть встаёт дыбом, хвост поджимается. Он едва не скулит. Ларре испытывает страх, завесой отрезающий блаженную безмятежность.
Он тревожно замирает и чует, как рядом с волчицей ненастьем вьётся смерть.
* * *
Мы проиграли.
Я не знала того, что за силой извечных противников стоят страдания и голод моих волков. Я не ведала, что те отнимали куски у слабых, которых презирали, а даже сильным матёрым позволяли насытиться, лишь когда сами наедались от брюха.
Я много не знала. Я была глупа.
Ворон играет со мной, позволяя сперва насладиться победой. Ему ничего не стоит повалить меня прямо сейчас, но лишь гордыня удерживает его. Он упивается моей слабостью. Чужое поражение, как запах крови, распыляет и будоражит его дух.
Противник крепко сбит и проворен, а его шкура толста. Ему мои укусы нипочём. Я выдыхаюсь. Из глотки вырывается пар. Мышцы горят, а двигать отяжелевшие от усталости лапы становится всё сложнее и сложнее.
Волк забавляется: «Долго ждал тебя, даану».
Позади слышу скулёж. Одни бьются до последнего, другие — падают на землю, подставляя кверху брюхо и открывая шею, и склоняются перед превосходством противников. Многие признают нового вожака. Это злит меня сильнее, чем собственное бессилье. Я не могу защитить свою же стаю. Одна — я никто.